* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

803 АПДРЕЕВЪ 804 парикмахерской и вдругъ получившаго возможгост> провести недёльку на дач*. Светлое настре eHie мальчугана, со всей полнотой датской ц'Ьльнссти отдающагося несложнымъ радостямъ вольной дере­ венской жизни,—ужешю рыбы, прогулкамъ по лесу, бёгашю по полямъ и т. д.,—передано прекрасно. Темъ разительнее, конечно, контрастъ съ необхо­ димостью вернуться въ вонючую парикмахерскую. Но читателя это все-таки не подавляетъ окончательно. Ему внушается, наоборотъ, мысль объ устрани­ мости зла; думается—вотъ поставить бы мальчугана въ хороппя услов1я, и онъ расцвететъ. Есть, значить кашя-то хороппя услов!я, при которыхъ лспзнь мо­ жетъ идти, какъ сл4дуетъ. Детской пспхолопи и вопросу о детяхъ посвящонъ также теплыми тонами, безъ позднейшей андреевской жесткости, написан­ ный разсказъ «Валя». И здесь очень грустная истор1л: пр1емные родители безумно привязались къ симпатичному Вале, а настоящая мать вдругъ предъявляетъ свои права на него, и судъ отдаетъ ой ребенка. Но опять-такп настроеше, создаваемое разсказомъ, не заключаетъ въ себе ничего расхоланшвающаго, ничего безнадежнаго, потому что въ основе этой вполне житейской драмы лелштъ лю­ бовь, а не трагед1я отчужденности. Разсказъ «На рек*» тоже иллюстрпруетъ мотивъ, чуждый позд­ нейшему аморальному творчеству А., въ MiponoHUшаши котораго вопросы личной нравственности не то, что не имеютъ значешя, а совершенно безспльны что-либо окрасить собою, въ чемъ-нибудь изменить неумолимый ходъ вещей. Для А. жизнь есть столкновение столь грозныхъ и неотвратпмыхъ силъ, что значеше лпчнаго воздейств1я и личныхъ нам*ренШ совершенно ничтожно. Отсюда полное OTcyTCTBie сентиментальности въ позднейшсмъ твор­ честве А. Въ «На рек*» же съ совершенно чулсдою А. чувствительностью разсказывается, какъ некоего механика деревенсше парнп избили за то, что онъ подбирался къ ихъ д*вкамъ, какъ, темъ не менее, механикъ ревностно спасалъ жителей ненавистной ему деревни, когда тамъ случилось наводнеше. и какъ па душ*Лзго стало тепло отъ этой отплаты добромъза зло. Значительная доля сентиментальности есть и въ колоритномъ разсказ* «Въ подвале». На мрачномъ фон* загубленныхъ жизней, хищно под­ крадывающейся смерти, ночныхъ когамаровъ, безна­ дежной борьбы за грошевое существоваше, холода, голода, нищенской проституцш п темиыхъ промысловъ, вдругъ вырисовывается светлая и умили­ тельная картпна. Барышня изъ «хорошаго» дома, съ позоромъ родившая ребенка въ нриоте, рядомъ съ падшими женщинами, приносить своего ребенка въ «подвалъ»—и происходить чудесная метаморфоза. Нежность и слабость маленькаго существа совер­ шенно преобразовываютъ настроеше мрачнаго «дна» жизни. Ребенка купаютъ, n вокругъ корыта въ блаженномъ просветлеши собралась вся почтенная компашя. «Вытянувъ шею, безсоэнательно озираясь улыбкой страннаго счастья, стояли онп, воръ, про­ ститутка и ОДИНОШЙ, погибипй человекъ, п эта малеиькая жпзнь, слабая какъ огонекъ въ степи, смутно звала ихъ куда-то и что-то обещала, кра­ сивое, светлое п безсмертное. I I гордо глядела на нихъ счастливая мать, а вверху, отъ пнзкаго потолка тяжелой каменной громадой подымался домъ, а въ высокихъ комнатахъ его бродили богатые, скучаюшде люди». Названными разсказами исчерпывается творчество А. въ старой литературной манере. Все остальное, и въ сборнике, и позднёе—своего рода литературный кошмаръ, где все мракъ, безисходная тоска и прямое oosyMie. И написано все это пмпрешонпстски, т.-е. безъ ясныхъ, опреде- ленныхъ контуг овъ, пятнами, еле намечающими об­ щее впечатлёше—и, вмест* съ темъ, символически, т.-е. съ темъ художественнымъ сосредоточешемъ внимашя на одномъ пункте, при которомъ все остается въ тени, кроме впечатлешя, которое авторъ хочетъ неизгладимо оставить въ сознанш читателя. Въ самомъ раннемъ нзъ символичеекпхъ разсказовъ Д,—«Большой шлемъ»,—люди скользить какъ тени. Мы не энаемъ даже фамплш всехъ действующихъ лпцъ, не знаемъ, кто онп, откуда взялись, какъ проходить ихъ жизнь: мы ихъ видимъ только за карточпымъ столомъ, гдё онп беземёино пграютъ «лето и зиму, весну и осень», не отвле­ каясь никакими посторонними разговорами н сер­ дясь, когда самый сангвпппчный изъ игроковъ из­ редка пытается завести речь о политике или о сво­ ихъ личныхъ делахъ. Это, однако, ничуть не те лшзнорадостные любители картъ, какъ .таковыхъ, которыми кншптъ провинфя, да и столицы въ до­ статочной степени. Ш т ь , игра тутъ символизируетъ всю нашу жизнь, где мы являемся игрушкою таипственныхъ силъ, недоступныхъ учету ума нашего. Для игроковъ разсказа карты мистически «комби­ нировались безконечно разнообразно; это не подда­ валось ни анализу, ни правиламъ, но было въ то же время закономёрно». Н е выходя пзъ таинствен­ ной сферы жизни картъ, отражающихъ общую та­ инственность роковыхъ элементовъ жизни, разыгры­ вается фаталнстнческШ конецъ разсказа. Всю жизнь сангвиничный Масленншсовъ, ст*сняомый своимъ слишкомъ осторонснымъ партнеромъ, мечталъ о безкозырпомъ большомъ шлеме. И вотъ, когда наступаетъ самый благопр]лтный моментъ сыграть вожделённую игру съ почти безспорнымп шансами на удачу, онъ протягиваетъ руку за прикупкой и... внезапно сваливается мертвый отъ разрыва сердца. А когда черезъ несколько времени, оправивппйся отъ перваго впечатлешя все ещо немного колебав­ шейся партверъ умершаго заглядываетъ въ при­ купку, то оказывается, что тамъ была карта, абсо­ лютно обезпечивавшал выпгрышъ. Таинство смер­ ти, «беземысленное, ужасное и непоиравимое», до чрезвычайности наивно, но, вместе съ темъ, и чрезвычайно ярко именно въ этой своей лшзненной прозаичности и обыденности, выражено въ восклицашн никогда но волновавшаяся партнера: «но ведь никогда онъ не узнаетъ, что въ прикупе былъ тузъ, u что на рукахъ у него былъ верный большой шлемъ. Никогда». Разсказъ написанъ мастерски, все подробности подобраны, нЬтъ ни одного лиш­ н я я слова, а въ особенности сильно нарастаетъ общее неопределенное, но все же острое тревожное настроеше, подготовляющее катастрофу. Въ числе главныхъ элементовъ трагедш человеческая суще­ ствовали творчество А. считаетъ взаимное непоннмаше, отчужденность, а отсюда улсасъ одиноче­ ства. Этой любимой теме ново-европейской лите­ ратуры посвящены немножко растянутый раз­ сказъ «У окна» п въ особенности замечатель­ ные разсказы: «Молчаше» и «Въ темную даль». «Молчаше» всецело относится къ литературе ужа"совъ и производить впечатлёше темъ более силь­ ное, что драма разыгрывается среди людей, въ сущности любящихъ другъ друга, которые могли бы своею любовью предотвратить и облегчить другъ другу страдашя. Но отчуждеше—и то, которое за­ висишь отъ людей, и то, которое отъ нихъ не зависить—неумолимо п неотвратимо гонить къ роко­ вой развязке. Предъ нами дочь, по-своему любящая своихъ родителей, но душевно съ ними разошед­ шаяся и отвечающая упорнымъ молчашемъ н а мольбы родителей сказать имъ, въ чемъ ея горе. ь