
* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
805 АПДРЕЕВЪ 806 Въ своемъ глубокомъ отчуждении отъ нихъ и отъ вающая изъ недръ своихъ острый и жгучШ песокъ, всего Mipa она бросается подъ по4здъ. Осиротелый отъ к о т о р а я мучительно горятъ язвы» собравшихся отецъ могъ бы найти утешете въ преданной и около стены. Эти собравшееся почти все либо про доброй жене; но при известш о смерти дочери ее каженные, яворяшде «гнусавымъ и зловоннымъ гопораэилъ ударъ, въ самой страшной форме— лосомъ», либо голодные. Попадаются иной разъ когда пораженный какъ бы становится трупомъ, «красивые и сильные», но ихъ быстро убиваютъ, и сохраняя при этомъ, однако, сознашс, которое ни- только прокаженныхъ «боятся тронуть», хотя эти чемъ не можетъ выразить. И вотъ несчастный несчастные все время вопятъ: «убейте насъ, убейто отецъ и мужъ остается одинъ въ пустомъ доме и насъ». Одинъ разъ, «находившееся у стены вдругъ грозно - возбужденнымъ сознашсмъ своимъ «с л ы- переполнились надеждами. Они верили и ждали, шптъ молчаше». Въ разсказе «Въ темную что сейчасъ надеть стёна п откроетъ новый Mipb, • даль» трагедия отчуждешл, можетъ-быть, еще ужас и въ ослеплеши веры уже видели, какъ колеблются нее, потому что она здесь съ перваго взгляда камни, какъ съ основашя до вершины дрожитъ ка кажется не такой неотвратимой, какъ въ «Молчав менная змея, упитанная кровью и человеческими ши», где суровый отецъ какъ бы заслужилъ отчасти мозгами. Но, конечно, все это было иллюзш; «не свое страшное наказаше. Здесь отецъ органи сокрушимой громадой стоила ствиа»—и разсказъ чески ничего не понпмаетъ, кроме бурисуазнаго заканчивается возгласомъ: «Горе... Горе... Горе...». стлжашл, а столь же органически нервно - возбу- Почти всеобщее благожелательное отношеше къ А. лсденпаго сына что-то властно влечетъ прочь отъ после появлешя его первыхъ разсказовъ и сбор спокойств1я и уюта въ «темную даль», грозную ника было резко нарушено разсказомъ: «Въ ту и неизведанную, но неудержимо къ себе манящую мане», напечатанномъ въ конце 1902 г. въ «Жур какъ бездна. Дыхаше смерти — и не отъ человека нале для всехъ» (№ 12). Его свяэалп съ другимъ зависящей и добровольной, — веющее падъ всемъ разсказомъ А. «Бездна», незадолго до того напеча сборникомъ, достигаетъ особеннаго нанряжешя въ танномъ въ «Курьере»—п создалось обвпнеше въ «Разсказе о Сергее Петровиче». Смерть есть вес- порнографш. Въ действительности, еслп разематриразрешающая развязка жизни, и это доступно вся вать оба разсказа въ связп со всемъ творчествомъ кому. Изъ всего учешя Ницше Сергей Петровичъ, А., то трудно придумать обвпнеше, более но соот ничёмъ не замечательный, серый, недаровитый, но ветствующее сущности его даровашя, насквозь от все-таки тоскуюшдй, подъ вл!лшемъ идеи о сверхъ- р а в л е н н а я сознашемъ ужаса жизнп. Изъ этого человеке и вообще о чемъ-ннбудь незаурядномъ ужаса А. не исключаеть любовь и половое чувство и выдающемся, твердо проникся только однпмъ из- Онъ печально убежденъ въ томъ, что и подъ на речешемъ Заратустры: «если жизнь не удается тебе, ружною красотою цвётовъ любвп скрыта ядовитая если ядовитый червь пожнраетъ твое сердце, знай, змея темныхъ и роковыхъ силъ л;пзни. Въ «Бездне» что удастся смерть». И это, конечно, ему удалось.— А. задался целью изобразить ужаспое и непреодо Къ ужасамъ сознательнаго существовашя А. при лимое по дикой силе своей пробуждеше зоологиче влекаеть не только неодушевленную природу—ночь, ской основы чувства, в л е к у щ а я муисчнпу къ жен которая у него всегда «злая», разные шумы п щине. Въ этомъ разсказе уже по тому одному страшные шорохи, эловенце пейзажи, огонь (раз не можетъ быть никакой порнограф! и (часть сказъ «Набатъ») и т. д.,—но п отвлеченныя поня критики упрекала въ этомъ А.), что нетъ основ тая. Эти понятая онъ превращаетъ въ лшвыя суще ного элемента—соблазнительности, всегда связан ства, но какой-то особенной двойной субстанции—п ной съ игривостью. Есть толысо тяжелый, пода аллегорической п реальной. Такъ, «Ложь» въ раз вляющей всякую соблазнительность ужасъ. Ни сказе того же назвашя попеременно является то чего, кроме ужаса, пе можетъ внушить и замечазмеей, то женщиной, то убитой, то беземертной; то тсльнёйшШ разсказъ «Въ тумане». Въ этомъ, гораздо «ложь» уезжаетъ съ бала съ какпмъ-то высокимъ и более реалистично наппсанномъ разсказе слито краспвымъ мул;чпной, то явпо-сумасшедшему герою несколько темъ. Обычная андреевская тема—отчуразсказа «было странно думать, что у него есть ждеше и одиночество—на этотъ разъ взята въ имя и тбло» и т. д. Одно олнцетвореше безпре- формахъ чрезвычайно жпзненныхъ. Затронуть одинъ рывно переходить въ другое, исчезаетъ «грань ме изъ очень жгучихъ вопросовъ современной жизни— жду будущнмъ п настоящимъ, между пастоящимъ н отсутств1е д о л ж н а я единешя мелсду родителями и прошлымъ». Все окутано въ какой-то мистико-ал- детьми въ самый важный н острый першдъ жизни легорпчесшй тумань, задача котораго—наполнить юноши: першдъ окончательная формирования его читателя острымъ, жнвымъ уясасомъ, смесью реаль физическая н д у х о в н а я существа. Отецъ и сынъ н а я съ нереальнымъ, определеннаго съ неопреде- стесняются говорить о самомъ важномъ для созреваю, леннымъ. Создается то ощущеше безформеннаго, щаго юноши—о пробуждающихся въ немъ половыхъ но страшнаго именно этою безформенностью кош ипстннктахъ. Отсюда рядъ трагпческнхъ последств1й. мара, которое мы испытываемъ во сне илнбезумш, Еще более жгучъ другой вопросъ: какъ выйти изъ когда невозмолшо отделить ложь отъ правды. Къ противоречия между бурнымъ напоромъ молодой стра кошмарной манере «Лжи» всецело примыкаетъ со сти—и нравственной проблемой, брезгливо относя стоящей изъ одннхъ пносказашй томнтельнейипй щейся къ сблпженш между мужчиной и женщиной, разсказъ «Стена» (1901). Художествепное значеше не основанному на любви? Множество юношей безъ его более чемъ спорно, потому что это сплошное всякихъ нравственныхъ потрясенШ и грубо выхо собраше спмволпзацШ и всяческихъ аллегорпЧ. Но дить изъ этого конфликта. Но тонко чувствующп! для характеристики безнадежно-мрачнаго настрое- и къ тому же влюбленный безъ взаимности Павелъ шя автора, и прптомъ въ самую светлую пору его Рыбаковъ глубоко страдалъ, пойдя по обычной до жизнп, разсказъ имеетъ значеше. Услов1я, при ко роге, и считалъ себя нравственно-павшимъ. И вотъ торыхъ развивается жпзнь человечества, въ раз тутъ уже начинается андреевешй мрачно-безысход сказе символизированы, съ одной стороны, въ видЬ ный фаталнзмъ. Заболевъ довольно невинной фор «стены», «мрачной и гордо-спокойной», столь вы мой, юноша воображаеть себя нриговореннымъ ко сокой", что даже не видно гребня; опа какъ-будто всемъ ужасамъ позорной болезни, тщательно скрыотъ < его-то отделяетъ землю. А кругомъ все обле- ряотъ ее даже отъ отца, избегаешь всякихъ сно • гастъ «злая черная ночъ>, постоянно «выплевы шен" й съ семьей и съ дикимъ отчаяшемъ опу26*