Главная \ Большая Энциклопедия. Словарь общедоступных сведений по всем отраслям знаний. Двенадцатый том. Ландау - Меламед \ 151-200

* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
ЛЕРМОНТОВЪ. 141 ной л целый м!ръ почеринутыхе пзъ книге чувстве и идей, переработай нихъ загЬмъ его пытливымъ умоме, восполняли одно сторонний и недостаточный житейский опытъ Л. При этомъ излюбленными его писате лями б ы л и г в , въпроизведешяхъ которыхъ онъ находили, откликъ своему личному настроеиш- Въ первыхъ его поэтическихъ опытахъ, въ которыхъ заметны уже задат ки самостоятельпаго творчества, „Черкесы" (1826), „Кавказский плъппикъ" (1828), „Корсаръ" (1828), характеръ лермоптовскаго пастроешя обнаружился довольно ярко, а его сильное тяготЬше иге Байрону, к ъ которо му, среди другпхъ инострапныхъ писате лей, предпочитательно «слонялись его сим патии, подтверждаете только, что основные мотивы этого настроения, оставшиеся неиз менными в ъ теченйе всей кратковременной жизни поэта, определились уже въ самомъ н а ч а л е его литературной деятельности. Съ Байрономъ роднили Л. и эиезальтированпая фантазия, а глубокое презреи!е к ъ по шлости и ничтожеству совремепнаго обще ства, и неутолимая жажда велииисаго дела, хотя и смутно представлявшагося нашему и поэту, но всегда властно мавившаго его къ себе. Это не значить, конечно, чтобы Л, прямо запмствовалъ мотивы своей поэ зш у б р и т а п с к а г о поэта; онъ очень рано освободился отъ впешняго подчинения авторнтетамъ въ области поэтическаго твор чества, п, ио словамъ Н. Г. Черны шевскаго, сделался „орпгпналъпепшпмъ пзъ в с е х ъ бывшнхъ у насъ до пего ноэтовъ, ве исклю чая и Пушкина". Такнмъ образомъ, тя желый впечатления, пережитыя Л. с ь са маго ранпяго детства, сердечпыя волнения, съ которыми оиъ уже былъ знакомь в ъ 10-летпиимъ возрасте, а затЬмъ погружеше въ миръ возвышевныхъ идей и чувствъ, пробуждепныхъ усиленнымъ чтешемъ рус скихъ и иностранныхъ авторовъ, мысль о собственномъ избранничестве и вызывае мая ею жажда высокаго подвига, оказы вающаяся въ иенримирнмымъ протнворё4iii съ жалкою действптельпостыо — все это в ъ связи с ь природпымъ мелапхолпческнмъ томите раме птомъ сиюсобствовало раз витие въ Л. ранняго скептицизма, окрасив шего мрачнымъ колоритомъ первыя же его произведения, в ъ которыхъ довольно явстнеипо уже сказались преобладахонце моти вы его будущей поэтической деятельности. Въ своемъ вравствеппомъ одиночестве („Везде одинъ, природы сынъ, ие зпалъ я друга межъ людей") поэтъ приходить къ полному самаго глубокаго разочаро вания взгляду па соврсмевпое ему поколе т е , которьШ съ такой изумительной кра сотой и силой онъ позднее выразилъ въ своей знаменитой „Думе" (1838). Но тотъ же взгляде былъ выражепъ Л. гораздо раньше въ стнхотвореаш, „Монологе", наннсапномъ еще 1829. Когда поэтъ, уто мленный созерцашемъ мрачныхъ картине настоящего, на крыльяхъ своей фантазш уносится къ редкими, светльщъ мннутамъ своего детства и въ вихъ пытается найти хотя бы в а время умиротворение своей боль ной душе, то ему это почти никогда не удается; назойливая сутолока жизни бы стро спугиваете золотухе мечту и возвращаетъ к ъ действительности. Чаще же и прошлое и будущее, какъ и настоящее, рисуется Л. въ самыхъ мрачвыхъ краскахъ и возбуждаетт. в ъ немъ тоску и ужасъ. И поэтъ, одиноких], оииять остается лнцомь к ъ лицу съ жалкимъ и безеердечпымъ обществомъ, среди котораго „и скуч но, и грустно и некому руису подать", г д е „радость и муиси п все такъ ничтожно". Таисъ проходятъ „все лучшие годы". Един ственный способъ язбавлешя отъ этого невыносимаго существования—смерть; уста лый „отъ земнымъ заботь", поэтъ восклицаеть: „Пора туда, где будущаго п е т ь , ни прошлаго, пи вечности, ни летъ; г д е ЕЪТЪ пи ожидашй, ни страстей, ни горысихъ слезь, ни славы, ни честей". Л. часто говорилъ о смерти и предстсазывалъ скорый и трагичесий хсонецъ своей жизни. Но не смотря ва слинпеомъ частые приливы от чаяния, Л., съ его шипучей и неугомонной натурой, чуждо было стремление забыться „холодпымъ спомъ могилы" ИЛИ искать успокоешя на жпзнспномъ пиру среди уравновешенныхъ и самодовольныхъ ничтожествъ. Въ сущности жажда бытхя, жаж да живого д е л а во имя высокаго идеа ла держали въ постояпяомъ напряжении его пламенную энергию и игрпводпли въ движение все силы его мятежнаго духа. Его манили люди съ демоническими ха рактерами, подшимаиохщеся надъ обычпымъ уровнемъ жалкой посредственности, люди цельные, неспособные п а полови ну только отдаваться овладевшему ими чувству, господствующей надъ ними идее. Между и-Ьмъ сама эпоха, въ которой жилъ Л., самымъ безжалостнымъ обра зомъ подрезывала крылья его пламен ной фантазш, и трудно себе представить более яркий примёрь непримиримой кол лизии, какъ та, в ъ которыхъ оказались внутренний идеальный миръ поэта, кипевшаго жаждою свободы и широхсаго жнзпенпаго iupocropa, н русская действи тельность 30-хъ х&одовъ, безпогцадпо давив шая каждый вольный порыве пезавпеп-мой мысли, всякое стремление выйти изъ уяхеихъ рамоисъ оффнцхально признанныхе норме. Звуки его лиры, в е которыхъ слы шится глубокая скорбь неудовлетворенныхъ желаний, раэбитыхъ надеждъ, и громKin протесть противъ жизненныхъ условШ, подготовившихъ господство пошлой и гру бой толпы с ь ея мелисими страстями и низ менными иветишетами, и передали намъ полный глубокаго трагизма конфликте между поэзией великой дупш и прозою жизни. Въ этомъ отношении Л. былъ хистпннымъ и гешальпейшцмъ выразиггелемъ чувствъ и идей той части молодого поколени&я, которая, въ созпапш своего нравствояиаго превосходства, не могла прими-