* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПРОМЕТЕЙ с существовавшими на Кавказе уже в глубо­ кой древности сказаниями о прикованном к Кавказским горам богатыре, при этом они ссылались на то, что и согласно античному мифу П , прикован к вершинам Эльбруса или вообще в Кавказских горах, (см. А л е к с е й В е с е л о в с к и й , Прометей в кавказских легендах и мировой поэзии, «Этюды и харак­ теристики», М., 1907). Имеется однако очень много оснований, чтобы поставить под сомнение гипотезу о миг­ рации мифа о Прометее с Кавказа в античный мир. Уже по Гезиоду П.—извечный друг людей. Между тем во всех вариантах древ­ нейших кавказских сказаний о великанах, прикованных к г о р а м (см. В с . М и л л е р , Кавказские предания о великанах, прикован­ ных к горам, «ЖМНП», 1883, январь), при­ кованный богатырь—царь, обидчик людей, наказанный богом за его насилия над людьми. Таков Амран из осетинской легенды, к-рый сам о себе рассказывает, что он «был насиль­ ник, не давал покою людям на земле, спорил с божьими дзуарами (ангелами, духами) и да­ же бога самого ни во что не ставил»; таков Рокапий из грузинской легенды, освобож­ дение к-рого было бы концом мира, и др. Общее с греческим мифом о П . во всех этих легендах лишь то, что пред нами Титан, всту­ пивший в единоборство с богом. Известное родство имеется в описании судьбы Титана. Однако в то время как в эллинской легенде скованный Титан выступает к а к начало до­ бра, в кавказской легенде он—начало злое. Отсюда ясно, что мы тут имеем дело не с стран­ ствующем мотивом, видоизмененным на эл­ линской почве, как то думали представители иеторико-сравнительной школы. Это два весь­ ма различных друг от друга образа, возникших на различной социальной базе и потому столь отличных по характеру проблем, по мотиви­ ровке конфликта между Титаном и богом. Кавказский миф остается в кругу борьбы с социальным злом, тогда к а к эллинский ставит также проблемы борьбы человека с природой. В эллинском мифе П . восстает против все­ сильного, но жестокого бога, в кавказском мифе всесильный и милосердный бог укро­ щает жестокого насильника. Ясно, что кав­ казский миф создан порабощенным народом, возлагавшим все свои надежды об облегче­ нии своей участи на бога—«единственного за­ ступника обиженных». Недаром в одной из поздних кавказских легенд Христос присут­ ствует при том, как заковывают насильника. Эллинский же миф вырос из практики народа, неоднократно восстававшего против своих поработителей, выдвигавшего из своей среды героических бунтарей. Вся античная, а затем более поздняя общеевропейская лит-ра о П . пошла по линии усложненной и углубленной разработки эллинского понимания мифа о П. как бунте добра против зла, творческого ра­ зума против стихии природы. Из греческих произведений до нас дошла только трагедия Э с х и л а (ель.) «Прикован­ ный Прометей», составляющая среднюю часть его трилогии о . П . Первая часть этой трило­ гии совершенно погибла, сохранились от­ дельные отрывки последней части—«Освобож­ ПРОМЕТЕЙ денный Прометей». Вторая, сохранившаяся часть начинается тем, что Власть приводит Гефеста и велит ему заковать П . за то, что он похитил огонь и подарил его людям, за то, что научил людей ремеслам. Так. обр. П . пострадал за то, что помог людям преодолеть стихию природы, овладеть ее силами. Однако у Эсхила проблема борьбы с природой самым теснейшим образом связана с социальной борьбой. Здесь сказывается огромный опыт политической и социальной борьбы его ро­ дины. Трагедия Эсхила насыщена большими политическими страстями- Эсхил оперирует богатым опытом сложного диференцированного политического организма, живущего на­ пряженной общественной жизнью. Все его образы воплощают в себе те или иные харак­ терные черты общественной психики. И з этой сложной социально-политической обста­ новки вырастает образ Прометея, великого бунтаря, мыслителя, гордого и сильного своей волей и умом, покровителя и друга челове­ ческого рода. Трагедия Эсхила пронизана противоречи­ ем между его симпатиями к Прометею и ве­ рой в божественный характер олимпийской иерархии, Зевс для Эсхила не миф, а бог. Однако проблема П . у Эсхила шире старого, связанного с Олимпом религиозного соз­ нания. Прометей выступает прежде всего как образ великого протестанта, гордого, не­ устрашимого борца, внутренне свободной к независимой личности. Он — великий гума­ нист, остро чувствующий печаль стражду­ щих, в том числе порабощенность человека природой. Человеколюбие сливается у П, со свободолюбием. Он не приемлет мир раболеп­ ствующих перед Зевсом, покорных его тира­ нии. Счастливый человек для П . немыслим вне гордого и независимого человека. Только через это гордое величие независимого духа получают глубокую осмысленность те блага, которые П . приносит человеку ценой своих трагических мук. П . сделал людей разум­ ными, способными к мышлению, он научил их ремеслам,судоходству,науке чисел и грамоте* дал им творческую память и п р . Но все это для П . значимо не только потому, что облег­ чает человеческий удел, но и потому, что огра­ ничивает власть Зевса над людьми. Однако ограниченное античное религиозное сознание Эсхила, помноженное на опыт ра­ бовладельческого строя, не позволило еще ему сделать людей активными участника­ ми той борьбы, которую П . поднял в их же интересах. Люди ограничиваются лишь скорб­ ным сочувствием страданиям П . Человеческая немощь выступает к а к категория, извечно им присущая и вовек непреходящая. Поэтому П. в свои великие дары людям включает то, что он «смертных от предвидения избавил, сле­ пые в них поселил надежды». Эти дары изобли­ чают пессимистическую струю в сознании эллинских трагиков V в . В Гезиодовых запи­ сях о П . не содержится никакого намека на подобный дар П . людям. Однако пессимизм Прометея насчет судьбы человека не только не лишает его волн к героическим деяниям, но, наоборот, увеличивает его ж а ж д у облег­ чить человеческий удел.