* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПРИШВИН [263 -264] ПРИШВИН Мир нетронутой, первобытной природы и примитивного крестьянского быта составля­ ет содерлсание первых книг П.—«В краю на­ пуганных лтиц» [1906], «Колобок» [1908], «Черный араб* [1911] и п р . Уже в этих своих произведениях П. определился к а к художник с исключительно острым и глубоким чувст­ вом природы и простотой народной речи, как мастер реалистически-красочной ландшафт­ ной и бытовой живописи. П . стремится в опи­ саниях «леса, камня и воды», глухих селений, примитивных промыслов найти некое един­ ство , своего рода поэтический ключ к образносинтетическому воплощению действительно­ сти. Таким ключом явилась народная и о эзия, традиционные образы сказок и легенд, ши­ роко использованные писателем. По собст­ венному признанию писателя, его очаровало то, что «сказка древняя к а к бы держалась за сказку самой жизни, уходившей корня­ ми своими в суровую северную природу*. Но П . одинаково далек к а к от эстетизации на­ родных мифов, так и от религиозно-мистиче­ ского осмысления их, ^процветавшего в дека¬ дент с ко-символистских кругах после револю­ ции 1905. Миф для П.—это поэтический образ, в к-ром заключено древнее и ценное д л я нас своей свеясестью и непосредственностью зна­ ние о мире—природе и человеке. П . раскры­ вает, с одной стороны, то конкретно-истори­ ческое и реальное начало, к-рое лежит в осно­ вании сказки или поверья, а с другой—про­ ецирует фольклорные образы и мотивы в со­ временную действительность, совлекая с них одеяние поэтической условности и наполняя живым реалистическим содержанием. Т а к , мотивы фольклорного причитания конкретизуются в связи с реальной биографией: «воп­ леницы* Степаниды («В краю непуганных птиц»), сказочные «Марьи Моревны* и «Кагдеи Бессмертные* расшифровываются к а к бы­ товые крестьянские фигуры («Колобок») и т. п. Вместе с тем в творчестве Пришвина раз­ вивается и публицистическая струя. Однако дальше общего сочувствия пролетаризирую­ щемуся крестьянству или пацифистски-гума­ нистического осуждения войны Пришвин не шел. С другой стороны, общественное созна­ ние Пришвина вступало в конфликт с его устремленностью к родникам народной поэзии, нетронутой первозданной природе, конфликт, впоследствии осознанный писателем к а к «про­ тиворечие двух элементов культуры — были­ ны и школы». Это противоречие П. преодолевает только после революции. В таких книгах, к а к «Торф», «Башмаки» [1925], перед нами встает уже не разорванный писательский образ, в к-ром «поэт, ученый и гражданин» спорят между со­ бой, а целостный образ писателя—исследо­ вателя жизни», синтетически объединившего в себе и поэтически-вослринимающее и публи­ цистически-действенное начала. В новой си­ стеме социальных отношений нашлось место практическому, «рабкоровскому» участию ав­ тора в жизни, т. к. всякая культурная прак­ тическая деятельность осозналась им к а к часть едино го творческого труда, преображаю­ щего и обогащающего действительность, Так, в очерках о подмосковных башмачных промыI слах-—-«Башмаки»—выдвигается идея единст­ ва творческого процесса, в природе своей одинакового к а к у художника, так и у арти­ ста-башмачника . Проблема творческой деятельности ставит­ с я и в наиболее крупном произведении П . — двухтомном автобиографическом в основе ро­ мане «Кащеева цепь» с примыкающей к нему в качестве эпилога книгой -^Журавлиная ро­ дина^ [1923—1930]. В романе с реалистической простотой изображен быт пол удв оря некой, полукупеческой усадьбы, царская гимназия, подпольные революционные к р у ж к и 90-х гг., Германия с ее университетами, русскими сту­ дентами-эмигрантами, омещанивающейся со­ циал-демократией и п р . Центр тяжести про­ изведения однако не в этой социально-быто­ вой яшвописи, а в проблеме пути и роста твор­ ческой личности, проблеме, раскрывающейся в истории жизни героя романа—Алпатова. Этот второй план романа создается к а к вве­ дением второго авторского «я», комментиру­ ющего и обобщающего смысл повествования, так и рядом повторяющихся мотивов и об­ разов, в которых и содержатся основные идейные узлы произведения. Таковы, с од­ ной стороны, образ «Кащеевой цепи» к а к си­ лы принуждения и разъединения людей в капиталистическом обществе, легенда о «вто­ ром Адаме», явившемся на землю, когда все блага уже были захвачены первым, а с дру­ гой—образы «голубых бобров», «Марьи Моревны», ускользающей от Алпатова его меч­ т ы — невесты Инны — и п р . , символизирую­ щие романтизм поисков и устремлений героя. Структура образов у Пришвина сочетает по­ этическую конкретность с кон денсир о ван­ ным обобщением, содержащим моральные или социальные мотивы. Художественный метод писателя приобре­ тает характер своего рода мифотворчества: явления, сначала данные в романе как ре­ альность (например рисунок с «голубыми боб­ рами», бегство в неведомую страну «Азию»— реальные эпизоды из жизни Курымушки), впоследствии возвращаются к а к заместители некоего обобщенного содержания, выступают в роли конкретных поэтических мифов-сим­ волов. Путь Алпатова, в детстве поклявше­ гося снять с человечества ^Кащееву цепь», че­ рез целый ряд личных катастроф и метаний наконец приводит его к радостному растворе­ нию в мире природы, к идее «благословен­ ного труда», согласованного с творчеством живых природных сил. Д л я П . нет ужаснее «человека, оставлен­ ного творческим духом». Но творческий про­ цесс не представляет собой чего-либо исклю­ чительного и из р я д а вон выходящего; он наличествует везде, где есть живое дело и ре­ альное знание, ведущее к установлению связи между людьми и между человеком и приро­ дой. Отсюда задача художника заключается в «оживлении» внешнего мира посредством культивирования «родственного внимания» ко всей окружающей писателя действительности. И большинство произведений П.—«Родники Берендея» [1925], многочисленные охотничьи рассказы («Ярик», еВерный», «Смертный про¬ бег> и пр.), повесть «Жень-Шень» [1933]—