
* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
923 ГРИБОИДОИЪ 924 ними языками (персидскомъ и ярабскимъ), то чи талъ, или же съ непонятной для него самого лег костью и плодовитостью работалъ снова надъ своей комеди'ею, удивляясь, что тамъ, г е у него нътъ д ншсакихъ слушателей, стихи такъ и льются. На едине съ своими думами онъ глубже вникнулъ въ смыслъ избранной имъ фабулы;возвелъ характеры, первоначально набросанные съ натуры, до значе ния тпническихъ - образовъ (списки миимыхъ оригиналовъ его действующихъ лицъ не заслу живают доверия); расширилъ и поднялъ зна чение среды; ввесъ иэображеше пустой светской толпы, безсмысленно и нетерпимо возстающей про тивъ энашя, гуманности, свободы; изъ лучшихъ свойствъ единомышленннковъ и друзей сложилъ типический характеръ Чацкаго; сделалъ его эашитникомъ прогресса и национальная самосознашя передъ лицомъ торжествующей реакщи. Какъ человёисъ многосторонне начитанный, онъ не могъ не испытать известная влияния образцовъ; злая сплетня о мнимомъ безум1Н Чацкаго несколько напоминаегъ месть абдеритовъ Демокриту въ повести Внланда cGeschichte der Abderiten»; Мольеровстй «Мизантропъ» своей характеристикой Альцеста, тонко придуманнымъ сочетаниемъ разочарования его въ людяхъ съ увлечешемъ кокеткой, которую онъ надеется спасти и поднять до своего уровня, даже некоторыми отдельными стихами (напримеръ, за ключительными словами Чацкаго) еще более повлиялъ па «Горе отъ ума»; но возбуждение и поддержка, оказанныя такими образцами, определили только часть творческой работы, которая вся была выношена, выстрадана, написана кровью сердца. Въ Тавризе были вчерне окончены первые два акта комедш, въ ея третьей и последней редакции. Деловын по ручения побуждали, по временамъ, Г. къ поЪэдкамъ въ Тифлисъ; однажды онъ вывелъ изъ Персш и ноэвратилъ на родину целую толпу несчастныхъ, едва прикрытыхъ лохмотьями русскихъ пленныхъ, несправедливо задержанныхъ персидскими властями. Это неустрашимо выполненное предприяпе обра тило на Г. особенное вниман1е Ермолова, сразу разгадавшаго въ немъ редкия дарования и оригипальный умъ, и пожалевшая, что такому человеку приходится заскучать и увянуть въ глухой и не вежественной стране. Это совпадало вполне съ разгоравшимся все сильнее жсланьемъ Г. вы рваться на свободу изъ «печальная царства» (triste royaume), въ которомъ «ие только ничему не на учишься, но еще забудешь то, что прежде зналъ». Ермоловъ добился, наконецъ, назначения Г. секретаремъ по иностранной части ири главнокомандующемъ на Кавказе. Съ переезда его въ Тифлисъ снова оживился и самъ онъ, и успешнее стала по двигаться впередъ комед!я. Оба начальныхъ акта были закончены и набело переписаны въ Тифлисе. Среди оффищальныхъ занлтш, памятныхъ записокъ и проектовъ, которыхъ всегда ожидали*отъ Г., какъ отъ специалиста по Востоку, медленно писались последний два действ1я—и не по недостатку вдохновешл, а по сознанной самимъ авторомъ непол ноте его сведений о современномъ столичномъ об ществе, успевшемъ, какъ слышалъ онъ, во многомъ измениться, хоть и по къ лучшему, эа пять летъ (1818—1823), проведенныхъ Г. вдали отъ него. Не обходимо было для пользы комедии снова окунуться пъ MocutoBcucifi большой светъ; отпускъ, сначала кратшй, потомъ продленный и въ общемъ охвативiuifi почти два года, привелъ Г. къ желанной цели. Радость свидания съ друзьями увеличивалась воз можностью, благодаря имъ, наблюдать жизвь. Не было общественнаго собрашя въ Москве, где бы не показывался Г., прежде избегавший всехъ подобныхъ сборпщъ; со множествомъ лицъ онъ по знакомился тогда, потомъ на лето уйхалъ къ Бе гичеву въ его имение, с. Дмптр1евское, Ефремовскаго у., Тульской губ., и тамъ, уединяясь для ра боты на полъ-дня и читал затемъ наинсанпое сво ему другу и его жене, онъ летомъ 1824 г. окон чилъ «Горе отъ ума» и вернулся съ рукописью его въ Москву, посвятнвъ въ свою тайну только сестру. Пустая случайность огласила на весь городъ полвлеше безпощадной сатиры, направленной, каш, говорили, противъ москвичей вообще и влйятельныхъ людеиЗ въ особенности. Сохранить рукопись въ тайне было невозможно, и Г. изведалъ на .себе «славы дань»; на ряду съ восторгами слышались ропотъ, брань, клеветы; люди узнавали себя въ портретахъ, увековечевныхъ комедиею, грозили ду элью, жаловались местному начальству, ябедничали въ Петербурге. Ио словамъ самого Г., съ той ми нуты, какъ приобрело такую гласность его заветное произведев1е—о судьбе котораго онъ сначала не загадывалъ, знал, что тлжелыя цензурный условии не допустятъ его на сцену, и въ лучшемъ случае мечтая лишь о еянапечатанш—онъ поддался соблазну слышать свои стихи на сцене, передъ той толпой, об разумить которую они доллшы были, и р е 1 и и л ъ ехать въ Пстербургъ хлопотать о ея постановив. Съ сожалениемъ разставался онъ съ лучшими украшениями пьесы, урезывалъ, ослаблялъ и сглаживалъ, созна вай, что въ первоначальномъ своемъ виде «Горо отъ ума» было «гораздо великолепнее и высииаго значения», чемъ теперь, въ «суетномъ наряде, въ который онъ принужденъ былъ облечь его». Но это самопожертвоваше было тщетно. Враждебпыл влилшя успели настолько повредить ему въ правпщихъ сферахъ, что все, чего онъ могъ добиться, было разрешеше напечатать несколько отрывковъ иэъ пьесы въ альманахе Булгарина «Русск. Талия» на 1825 г., тогда какъ сценическое леполиеше было безусловно запрещено, при чемъ запреть без жалостно былъ распростраиенъ и на келейный спектакль учениковъ театральной школы (въ томъ числе известная впоследствш П. Каратыгина), желавшихъ хоть где-нибудь дать возможность ав тору увидать свое произведете въ лпцахъ. На падки старомодной критики, часто являвшейся выражениемъ озлобленныхъ светскихъ счетовъ; ро потъ задетыхъ комедиею ПЛИ вообще ратовавшихъ эа приличие и нравственность, будто бы ею оскор бленную; враждебность властей, пе выпускавшихъ на волю ви печатная, ни сценическая текста ко медш и темъ самымъ вызвавшпхъ беэпримерную ел распространенность въ деелткахъ тыслчъ списковъ; наисонецъ, непосредственный впечатления реакшп, обрушивавшейся и на него лично, и ва все, что ему было дорого,—все это сильно подействовало на Г. Веселость его была утрачена навсегда; пе риоды мрачной хандры все чаще посещали его; теснее прежнлго сблизилсл онъ съ передовыми людьми въ обществе и литературе и, повидимому, былъ посвященъ во мнопе иэъ ихъ плановъ и на мерений. Если въ эту пору имъ написано несколько стихотворений (преимущественно изъ природы и жизни Кавказа), и даже вместе съ кн. Влзомскимъ- небольшая пьеска: «Кто братъ, кто сестра» (пршелючеше на станщи, съ переодевашемъ моло дой девушки въ офицерешй мундиръ, каисъ глав нымъ эффеистомъ), то эти мелшя работы, въ кото рыхъ лишь изредка мелькнетъ изумительная талант ливость автора, какъ-будто и наннсаны толысо, чтобы чЬмъ-нибудь наполнить душевную тревогу и разогнать тоску. Когда пришлось возвращаться въ