
* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
927 ВЕЛИКОРУССЫ 928 недавно наши сведйшя начали существенно попол няться. Да и по сравненш съ малороссами дело ограничивается обыкновенно более внешними, бро сающимся въ глаза различиями, какъ, напр., въ бо роде и прическе (отсюда народныя взаимный про звании «хохловъ» и «кацаповъ», ныне, впрочемъ, утративппя свое значеше, такъ какъ чубы давно оставлены малороссами, которые местами отпускаютъ и бороду). Въ костюме мужскомъ у В.— пестрядинная, белая, ситцевая или кумачная, на вы ну скъ рубаха, съ косымъ воротомъ, съ ластови цами и подоплекой, узенький поясъ подъ брюхо и полосатые или плисовые порты; на ногахъ—лапти, сапоги, коты или валенки; сверху—армякъ, сермякъ, кафтанъ, съ подпояскою или кушакомъ, ча сто также жилетъ, поддевка, а зимой полушубокъ или тулупъ; на головё—войлочная шляпа (гречневикъ), шапка или малахай, а теперь чаще картузъ. У малороссовъ—белая, холстинная рубаха, съ прлмымъ воротомъ, съ маленькимъ столчимъ вышитымъ воротникомъ, заправленная въ широте ша ровары, которые, въ свою очередь, заправлены въ тяжелые чоботы и перетянуты широкимъ цветнымъ поясомъ; сверху—свитка, кобенякъ или кожухъ; на голове высокая смушковая шапка, у парубковъ — белая или, летомъ, соломенная шляпа съ полями. У великорусскихъ женщинъ— белая рубаха съ короткими н широкими, собран ными на концахъ, рукавами, цветной сарафанъ или панява, шушунъ, душегрейка или шугай, передникъ, шубка со сборками назади, или длинная шуба съ откиднымъ овчиннымъ воротникомъ; на го лове платокъ съ завязанными напереди или назади концами или, особенно въ прежнее время, кокошникъ, кичка, сорока, раэнообразныхъ фориъ, смо тря по местностяиъ, или меховая шапка особаго покроя; наконецъ, ожерелье, бусы, запястье, серьги. У мал оросс1янокъ—белая рубаха, вышитая по по долу и рукавамъ красною и синею бумагой, плахта (родъ юбки) и запаска (передникъ), съ широкимъ поясомъ, гирсетъ (безрукавка) и свитка; на голове очипокъ, повязь, ленты н цветы или платокъ; ноги— или босыя, или въ черевикахъ (сапогахъ) съ подковками; для украшешл—монисто и серьги. Все эти раэлич1я, однако,теперьпостепенно сглаживаются, народные костюмы исчезаютъ, и въ деревню все более проникаютъ общеевропейсте виды одежды. Въ жилище: у В.—бревенчатая избы съ треыя-двумя, а иногда н более окнами на улицу, иногда еще «во¬ л оковы ми» (безъ стеколъ), прежде часто и съ топ кой «по черному», но теперь обыкновенно съ тру бой, съ двускатной крышей, соломенной иди тесо вой, реже железной, украшенныл иногда снаружи резьбою («коньками» на князьке и проч.) или рас писными оконницами и карнизами, располагаемый обыкновевно въ одинъ или два ряда вдоль улицы, имея на противоположной стороне или позади ам бары, за ними—сараи, далее—овины; изба чаще въ одно жилье, изъ сеней и жилой комнаты, реже изъ двухъ—белой и черной (зимней), соединенныхъ сенями, съ подпольемъ или подклетьемъ, иногда еще со светелкой; въ связи съ избой—дворъ, съ во ротами и навес о мъ и съ надворнымъ строешемъ (хлевомъ, стойлами, мшанниками), обыкновенно не особенно опрятный, какъ и самая изба; около избы иногда огородъ, редко плодовый садъ. У малорос совъ—хаты или мазанки, крытая соломой и обык новенно заботливо выбеленныя внутри известью, раз бросанный въ безпорядке вдоль балокъ, окруженный садами, огородами съ цветами и плодовыми деревьями, чтб, вместе съ белеющею на возвышенности церковью, ветряными мельницами, колодезными журавлями, расстилающимися кругомъ нивами, бахчами, пасека ми, степью и разбросанными кое-где деревьями, придаетъ селешямъ часто большую живописность. Въ пище: у В., главнымъ образомъ—ржаной хлёбъ, щи, похлебка, гречневая каша, картофель, огурцы, квасъ, изредка—мясо, пироги, блины и т. д.; у малороссовъ, кромё ржи, пшеница, кукуруза, сало, борщъ, галушки, вареники и т. д. Всё подобный различ1я обусловливаются отчасти вл1яшемъ природы и кли мата (напр., на Ю, въ степи, и В. живетъ въ маза ной хатЬ и имеетъ надворныя постройки изъ плетня; точно такъ же тамъ, где много пшеницы, онъ предпочитаетъ пшеничный хлебъ черному), отчасти раз личными для обеихъ народностей культурными вл\янилми, отчасти, наконецъ, различ^емъ темперамента, характера, вкусовъ, унаслёдованныхъ отъ далекихъ предковъ и развивавшихся при раэличныхъ услоBiflxb. Это различие духовнаго склада выражается и въ характере песенъ и музыки, и въ отношешй къ при роде и къ релипй, и въ семейномъ и общественномъ быту, и въ развили промышленности и торговли, и въ народныхъ типахъ и пдеалахъ. Но при прове дении здесь параллелей, особенно въ виду недостатка точныхъ деталъныхъ наблгоцешй и иэследовашй, не обходимо быть очень осторожнымъ, чтобы не придти къ слишкомъ одностороннимъ и поспешнымъ выводамъ и не пропустить имеющихся аналопй и сходствъ. По отношенш къ песенному творчеству, уже Бодянсшй (1837 г.) докаэывалъ, что южно русская народная поэз1я представляетъ совершен ную противоположность съ поэз1еЙ северно-русской. Въ песняхъ В. заключается глубокая унылость, мрачность, покорность судьбе, томность н «какое-то раздолье и плавная протяженность», обусловливае мый, по мнешю Бодянскаго, влшшемъ суровой, бедной, однообразной природы. Всего чаще В. пре дается забвению, хочетъ затеряться въ своихъ протяжныхъ, заунывны хъ эвукахъ и перелнвахъ, въ полномъ смысле слова—«заливается»; отсюда же и «отрпцательныя сравнешя, столь любимыя, повсе местный въ песняхъ северно-русскихъ». «Истори ческими песнями великоросаянинъ не б о гать... Онъ охотнее остается въ своемъ семейномъ кругу... Это поэз!я повествовательная—описательная». Совсемъ другая, по Бодянскому, no93ifl южноруссовъ, малороссшнъ, пережившихъ бурную исторш, постоянно бо ровшихся съ татарами, турками, поляками, выработавшихъ себе ташя истооичесшя явлешя, какъ каза чество и гайдаиачество. Въ поэзш ихъ слышится горь кая жалоба на судьбу, глубокая тоска, недовольство своимъ жреб1емъ; даже въ песняхъ веселыхъ, гульливыхъ, пиуточныхъ—замечается примесь грусти и кручины. Изложение везде почти драматическое, и въ этомъ отношешй онё единственны въ своемъ роде и стоять выше песенъ прочихъ славлнъ. Кроме того, оне выше прочихъ и своей музыкой, наневомъ, поэтическимъ яэыкомъ, стройнымъ и разнообразнымъ ритмомъ. «Сравнешя въ малорусскпхъ песняхъ почти всегда положительный», а не отри цательный, какъ у В. «Въ великорусскихъ песняхъ— замёчаетъ Костомаровъ—есть тоска, раздумье, но нетъ почти той мечтательности, которая такъ по этически пленяетъ насъ въ южно-русскихъ пес няхъ». У ч а ш е природы, столь необычайно сильное въ песняхъ южноруссовъ, очевь слабо въ велико русскихъ; «даже любовное чувство редко возвы шается здесь надъ натер1альностыо», тогда какъ въ малорусскихъ «достигаетъ высочайшаго одухо творения». Во всехъ этихъ эамечашяхъ писателей малоруссваго происхожденш есть, конечно, немало вернаго; темъ не менёе, они не могли избежать некоторая пристрасла къ своей народности и не-