* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

939 АРДЫБАШЕВЪ 940 uie, независимо отъ проявленная въ немъ авторскаго таланта* Такую роль въ литературной жизни А . сыгралъ «Санинъ», до сихъ поръ неотделимый отъ его имени. Это спутало представлений о наи­ более ценныхъ сторонахъ даровашя А., возстановило противъ него лучшую часть критики и лучппе круги читающей публики. А между темъ нельзя, какъ это теперь принято, смотреть на А. какъ на «порнографа» по преимуществу. Если брать литера­ турное творчество А. въ его целомъ, то основной темой, въ той пли другой форме проходящей черезъ все его пропзведешя, следуетъ признать п о л н о т у ж и з н и , стихийную жажду радости бытия, подчасъ ведущую къ чисто-зоологическому захвату вожде­ лений. Отсюда уже, какъ нечто производное, «поло­ вая проблема» и какъ неизбежная антитеза гимну жизни—проблема смерти. И пока, А. художественно к о н с т а т и р у е т ъ , онъ силонъ л правдпвъ. Пе­ чальною ошибкою было превращений его въ «Са­ нине» изъ художника въ теоретика. Получилась не только полная нравственная неприемлемость, но и деревянность, художественная ложь.—Въ разсказахъ «до-санинскаго> периода А. прекрасно удается художественная светотень, уменье схватить ц*Ьликомъ данное "лвлеше. Вотъ, напримеръ, пре­ восходный, тонко-напигсанный разсказъ «Кровь». Тутъ, съ одной стороны, все радостно жаждетъ жизни, все веселы, «долго и вкусно» закусываюгъ, толково пыотъ, остроумно шутятъ. Веселы и счастливы хо­ зяева усадьбы, веселы и щедры гости, красива моло­ дая помещица, хороша и высокогрудая горничная Аиинушка, приходящая ночыо къ студенту Сергею, здоровому, красивому и вдобавокъ имеющему «симпатичный убеждешя». Упоителенъ, наконецъ, воздухъ, солнечный поля, таино±генпо-заманчпвъ лесъ. Вся компания всеми фибрами чувствуетъ, что «жить вообще хорошо». Это на переднемъ плане. А на заднсмъ плане въ это самое время топлтъ «ненужныхъ» котятъ (одного «хорошенькаго» оставляютъ), искусно и съ артпстическпмъ азартомъ режутъ цыплятъ и ягнятъ для спмпатичныхъ гостей, которые, въ свою очередь, въ пре­ восходно-написанной сцене охоты; съ чпсто-зоологическимъ упоениемъ отдаются наслаждению совершенно-ненужнаго истребления. Онп и сами пере­ пачканы въ крови, и съ ягдташей каплетъ кровь, и морды у собакъ окровавлены, но глаза истребителей горятъ восторгомъ, и они испытываюгъ захватывающую полноту ощущешй. И они такъ естественны въ этомъ неприкрашенномъ изобра­ жении присущей всемъ людямъ жестокости, что во всемъ этомъ густо-залитомъ кровью разсказе и нетъ чего-либо похожаго на обычные сентиментальные протесты. Въ «Паше Туманове», повествуя о томъ, какъ срезавишйся на экзамене гпмназпстъ застрелилъ директора, А. сумелъ ярко подчеркнуть услов­ ность нашихъ представлешй о жизни, исключающпхъ непосредственность въ пользоваши стихийными бла­ гами бы-иля. Почему долженъ стрелять или стре­ ляться исключенный гимназистъ, здоровый юноша, когда солнце такъ ярко, тепло и весело светить, река такъ радостно переливается, весеншй воздухъ такъ живителенъ, ласточки такъ беззаботно чирпкають, иилавая въ море воздуха, света и голубого простора?... Герой разсказа: «Купрн\янъ»—конокрадъ. И все же авторъ имъ любуется, потому что вънемъ есть полнота силы, есть удаль и настоящая страсть. Этотъ человекъ живетъ, а не нудно прозябаете, какъ окружающие его мужики, къ которымъ авторъ относится безъ всякой традиционной нежности.— Элементы «санинства» въ изобилп'и имеются и въ разсказахъ, предшествующихъ пресловутому роману. Таковъ, напримеръ, разсказъ «Жена». Тутъ почти целикомъ затронута основная тема «Санина», но опять-таки светотень дала разсказу иное освеще­ ние. Герой — художникъ, какъ и Санинъ, говоряплнй на разные лады о «могучемъ и смеломъ наслаждения жизнью». И онъ живетъ во всю, ничемъ не стесняясь. Какъ апологетъ полноты жизни, авторъ какъ-будто готовь оправдать желаше своего героя отдаться этой ПОЛНОТЕ; НО, противопоставивъ жажде «красиваго» наслаждешя страдания по­ кинутой во пмя такой красоты женщины, онъ темъ самымъ въ достаточной мере подчеркнулъ дрянность срывания цветовъ удовольствия за чужой счетъ. Далеко не всегда выступаютъ съ такоио ретуипыо от­ дельные элементы «санинства» въ другихъ разсказахъ, появившихся до «Санина». Читая разсказъ: «Изъ заппсокъ человека», выносишь такое впечатление, точно предъ нами человекъ въ приступе сатириазиса. Иногда подъ санинскпмъ соусомъ подается въ раз­ сказахъ перваго периода даже революция. При взгляде на жизнь, какъ иа наслаждений, и на смерть, какъ на печальное прекращение этого наслаждешя, трудно стать на точку зрешя подвига. И революционеры первыхъ раэсказовъ А. либо ухари какие-то, либо люди, пошедшие въ движение потому, что жизнь имъ не улыбнулась. Таковы, напримеръ, герои «Тепей утра».—Указаннаго было бы, можетъ-быть, до­ статочно, чтобы, несмотря на всяческий ретуши, признать весь первый периодъ творчества А. демонстратнвно-аморальнымъ, если бы такому выводу пе противоречплъ большой и замечательный разсказъ «Смерть Ланде». Этотъ разсказъ—одно изъ самыхъ выдающихся явлешй всей вообще «молодой лите­ ратуры» последнихъ 10—15 летъ. По справедливо­ сти, А. следовало бы называть не «авторомъ Са­ нина», а «авторомъ Смерти Ланде». «Смерть Ланде»—дань некогда спльнейшаго увлечения— какъ это нп странно звучитъ, когда речь пдеть объ А. — учешемъ Толстого. Объ увлечеши толстовствомъ говорить прямо и самъ А. въ одномъ автобпОграфпческомъ признашп. И этому следуетъ верить, потому что фигура героя—студента Ланде— создана съ тою настоящею любовью, которая не­ мыслима безъ глубокаго увлечения. Предъ нами про­ явление чисто-органическаго увлечения идеею непро­ тивления злу.. Ланде преисполненъ того восторжен­ н а я желания послужить людямъ, которое въ прак­ тической жизни принимаете формы почти юродства. Князь Мышкинъ, съ обычной точки зрешя—сиднотъ». И вотъ, въ величайшую, конечно, похвалу автору, можно сказать, что после князя Мышкина изъ «Идиота» Достоевскаго, во всей нашей литературе нетъ столь яркаго изображения пронпкновениаго альтруизма, какъ фигура арцыбашевскаго студента Ланде. Этотъ иногда раздражаюппнй своею чрезмер­ ностью, альтруизмъ столь органически захватываете Ланде, что читателю, какъ и при чтении «Идиота», ни на одну минуту не приходите мысль о какомъ бы то ии было преувеличении. Чрезвычайно характерно, что «Смерть Ланде» и «Санпнъ» представляюте со­ бою почти буквально одинъ и тотъ же матер1алъ, только въ разной обработке. Предъ нами не только тотъ же самый излюбленный А. городокъ, не только тотъ жо излюбленный пмъ кружокъ молодежи, только и думающий о катаньяхъ на лодке съ девицами и всяческомъ иномъ флирте, но некоторый лица фпгурируюте въ обоихъ произведешяхъ даже съ теми жо самыми фамилиями. А носяпиде друпя фамилш какъ типы, представляюте собою первые контуры того, что позднее, безъ всякаго чувства меры, раз­ вито въ «Санине», который, судя по выставленной I подъ нимъ датЬ .«1902—1907», и писался одноврв