* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

941 АРЦЫБАШЕВЪ 942 менно со «Смертью Ланде». Вопросъ о чувствъ мъры имеете, вообще, решающее значений для всей литературной деятельности А. Отсутствие этого чув­ ства сдълало «Санина» произведешемъ уродлпвымъ, а «Смерть Ланде» писалась въ счастливую минуту эстетической тактичности, когда художе­ ственное чутье подсказываете писателю все нужные нюансы. Вотъ, напримеръ, художникъ Молочаевъ— настояшдй предшественникъ Санина, обуреваемый вожделениями до полной потери самообладашя; но онъ очерченъ просто какъ ф и з и ч е с к и «большой и сильный человекъ». Онъ не только ничего не про­ поведуете, но вообще чувствуете свое безсише вести теоретическ-ie разговоры. Авторъ ХОТБЛЪ предста­ вить звериное начало, и, конечно, въ нраве былъ его дать—но далъ его именно какъ звериное начало, а не какъ апоееозъ «силы» вообще. Постоянное про­ тивопоставление полноты жизнеощущения отказу отъ жизни даете разсказу необходимую въ настоящемъ художественномъ произведешй светотень. То авторъ говорите о своемъ любимце Ланде въ тонахъ удивительно ласковыхъ, то брезгливо ставите хилаго идеалиста въ такия положения, где онъ либо смешоиъ, либо жалоисъ. Несомненно, что отдельный безплодпыя. попытки и полная безцельность конечнаго подвига Ланде (онъ пешкомъ, безъ всякихъ средствъ, по неведомой дороге, идете въ Крымъ утешать умпраиощаго, озлобленнаго товарища — и погибаете) должны знаменовать, съ точки зрения автора, крахъ толстовства. Начало жизни превозмогло начало аскетическое; но столкновений противоположныхъ настроений въ душе автора имеете истинно-траги­ ческий характеръ.—А вотъ въ «Санине» нетъ и тени какихъ бы то ни было мукъ душевныхъ и борений. Не это, однако, главный недостатокъ романа. Всего хулсе въ «Санине»—его надуманность. Это одно изъ ТЁХЪ уродливыхъ и вульгарнейшихъ отражений ниц­ шеанства, въ которомъ совершенно исчезло перво­ начальное очертание идеи индивидуализма. Провозвестникъ полной безудержности половыхъ и ииныхъ вожделении, Санпнъ вне области безконечныхъ раэговоровъ, на всемъ пространстве большого романа проявляете себя только темъ, что вожделеете сестру, по принципу подсматриваете, какъ купаются девицы, насилуете барышню на лодке, говорите собирающе­ муся лишить себя жизни юноше, что жить ему дей­ ствительно не стоите, на нохоронахъ товарища-само­ убийцы говорите «однимъ дуракомъ меньше стало» и т. д. Надъ всемъ этимъ верховно царите непре­ рывное вожделение женскаго и непременно очень красиваго тела, во имя того, что «между человекомъ и счастьемъ не должно быть ничего, человекъ дол­ женъ свободно и б е з с т р а ш н о (удивительное му­ жество!) отдаваться всемъ доступнымъ ему насла­ ждениями. Санинъ—только манекенъ, на которомъ безжизненно болтается красивая на первый взглядъ мантия «свободы личности». Пока Санинъ весьма округло, подчасъ умно и красноречиво излагаете свою теорш наслаждения жизнью—къ этому съ пнтересомъ можно прислушиваться. Но какъ только дело доходите до практики, какъ только автору ху­ дожественно, т.-е. въ конкретномъ факте надо по­ казать «новое понимаше» жизни,—онъ становится детски-безпомощнымъ. Нельзя же серьезно думать, что какое бы то ни было «понимаше» жизни, старое или новое, можетъ заключаться въ иасильничанип, калечеши людей и подсматривании купающихся девпцъ. Некоторые критики пытались оправдать «Са­ нина» темъ, что въ романе цененъ апоееозъ «силы», силы грубой, но все же силы — и это будто бы, съ общественной точки зрешя, лучше ньптья и худосочья; романъ А. является «ставкою на сильныхъ», а въ сильныхъ такъ нуждается Poccin. Гораздо ближе, однако, мы будемъ къ действительности, еслп отнесемся и къ спадающей теперь волне порнографш, однимъ изъ сильнейшпхъ проявлений кото­ рой былъ «Санинъ», и къ апоееозу грубой «силы», какъ къ накипи лихорадочнаго возбуждения не­ давни хъ лете. Пробужденная годами револющи жажда красочныхъ и сильныхъ ощущений, не пашедши исхода нормальнаго, приняла въ неуравновешенныхъ темпераментахъ безобразныя формы. Въ «Санине» предъ нами своего рода литературный максималиэмъ.—То, что писалъ А. после «Санина:?, показываете, что никакого органпческаго, т.-е. длительнаго прилива «силы», следовательно, и бодрости онъ собою не знаменовалъ. Съ.«Санпнымъ» закончи­ лась жизнерадостная полоса творчества А, и началась другая—безпросветнаго пессимизма. Наряду съ ли­ т о й жизни у А. уже съ первыхъ лптературныхъ шаговъ его параллельно шла и линия смерти; те­ перь она завладела его творчествомъ всецело. Безъ убийства, самоубШства, раэстреловъ, смерти отъ неизлечимой болезни и въ лучшемъ случав иерови животныхъ, у А. почти нетъ нп одного разеихазавъ обеихъ полосахъ его творчества; но вторая характе­ ризуется темъ, что надъ всеми видами насиль­ ственная прекращения жизни возобладало самоуб1йство. Притомъ, въ раннихъ произведешяхъ пси­ хология самоистребителей оттеняется особенно интенсивнымъ чувствомъ радости бытя у другихъ пер­ сонажей. Таковъ, напримеръ, очень интересный раз­ сказъ «Прапорыикъ Гололобовъ», где ясная и спокойная философия самоуб1йцы (тело вечно, духъ умираете; человекъ все равно приговоренъ исъ смерти, зачемъ же длить жизнь?) производите силь­ ное и оригинальное впечатлеше, но, вместе съ темъ, не имеете претензш быть единственнымъ разрешениемъ вопроса о смысле жизни. Теперь же людей всехъ классовъ, положешй и душевныхъ складовъ и объединяете у А. одна мысль о смерти и истребле­ ний вообще. Тупо-утомленно умираете пресытпвишйся распутствомъ и одиночествомъ миллшнеръ («Миллшны»). Столь же утомленъ, но съ при­ падками дпкаго озлобления террористе Ткачевъ («РабочШ БЙевыревъ»), который! приходите къ убе­ ждению,, что «человекъ гадокъ по натуре»; въ душе его «была вечная тьма и пустыня. Нп радостей, ни сожаления, ни веры, ни неверия, ни надеждъ, ничего! Оставалось, бьнть-можете, одно острое отвращение и жажда мести, но и то мести безличной».—То же отсутств1е чувства меры, кото­ рое такъ испортило «Санина», сыграло роковую роль и въ мрачномъ пессимизме последней полосы творчества А. Это особенно сказалось въ новомъ, еще не оконченномъ болыпомъ романе его: «У по­ следней черты». Уже это заглав1е въ достаточной мерё кричащее, а первоначально романъ, какъ со­ общалось въ печати, "олженъ былъ называться «Клубъ Самоуб1йцъ». Передъ нами смесь «сашнинской» порнографш съ демонстратпвнымъ смаковашемъ идеи пстреблешя во всехъ ея видахъ. Въ об­ щемъ автора постигла неудача. Ненужная и какалто нудная порнография производите удручающее впечатлеше. Только изредка вспыхиваете таланте когда-то искренно и просто задумавшаяся надъ и проблемой жизни автора «Смерти Ланде» H I «Прапорщика Гололобова». Преобладаете авторъ «Санина», съ тою только разницею, что «Санину» все же придавалъ некоторый пнтересъ задорь «дерзания», а въ новомъ романе всо вымучено и нарочито. Нетъ даже настоящей животной страстности въ длинномъ ряде изнасиловании, учиняемыхъ героемъ романа—художникомъ Ми-