* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

3. bg`hlnnŠmnxemhe thknqnthh hqŠnphh h ŠenpeŠh)eqjni hqŠnphnknchh от сознания, иначе он не был бы физиком. Не верят в это и названные вами физики (А. Эддингтон и Дж Джинс. — Ю. С.). Следует отличать литературную моду от высказываний научного характера. Названные Вами люди являются настоящими учеными, и их литературные работы не следует считать выражением их научных убеждений. Зачем кто-нибудь стал бы любоваться звездами, если бы он не был уверен в том, что звезды действительно существуют? Здесь я полностью согласен с Планком. Мы не можем логически доказать существование внешнего мира. Более того, Вы не можете логически доказать, что я сейчас разговариваю с Вами или что я нахожусь здесь. Но Вы знаете, что я здесь, и ни один субъективный идеалист не сможет убедить Вас в противоположном»1. Уместно здесь привести и еще одно высказывание великого ученого: «Вера в существование внешнего мира, независимого от воспринимающего субъекта, лежит в основе всего естествознания»2. Ученые в этой области знания в большинстве своем не сомневаются в том, что объекты их исследования существуют вне и независимо от сознания и отражаются в их сознании. Не сомневаются они и в том, что изучаемые ими объективные явления подчинены законам, которые вполне доступны человеческому познанию. Иначе обстоит в области историологии. Довольно значительная часть историков, не всегда это четко осознавая, стоит на позициях социоисторического идеализма. С этим связано сведение ими историологии только к нарративной историологии. Ведь согласно социоисторическому волюнтаризму, история не есть процесс, подчиненный объективным законам. Как мы уже видели, социоисторический идеализм у историков часто совмещался с убеждением в действии в истории какой-то неведомой объективной силы — судьбы. Но это, конечно, не представляет собой даже подобия теории истории. Создание подлинной общей исторической теории невозможно без обращения к такой философско-исторической концепции, которая дает верное решение основного вопроса философии в применении к обществу и истории. А такой является только материалистическое понимание истории. Это не означает, что до его появление исторические теории вообще не могли создаваться. История всегда была объективным процессом, даже тогда, когда люди об этом не знали. Поэтому перед историками все время вставали те или иные проблемы, которые они вынуждены были решать. В результате возникали те или иные эссенциальные идеи и даже теории, пусть крайне несовершенные. Именно несовершенство возникающих исторических теорий заставляло историков относится к ним весьма скептически. Если говорить об отечественных историках, то у них имеется еще одна причина, побуждающая их крайне настороженно относится к философии и общей теории истории — наше недавнее прошлое, когда всем историкам в принудительном порядке в качестве единственно верной общей теории общества и истории навязывался исторический материализм. Материалистическое понимание истории практически рассматривалось в качестве не просто наиболее общей, а единственно возможной и единственно правильной теории исторического процесса. Поэтому всякая попытка разработки теоретической историологии встречалась наши идеологическим руководством в штыки и объявлялась ревизионизмом. Все это отбивало охоту заниматься теоретическими разысканиями в области истории. К этому нужно добавить, что марксизм, став господствующей идеологией и средством оправдания существующих в нашей стране «социалистических» (в действительности же ничего общего с социализмом не имеющих) порядков, переродился: из стройной системы научных взглядов превратился в набор штампованных фраз, используемых в качестве заклинаний и лозунгов. Настоящий марк- 1 2 Эйнштейн А. Эпилог. Сократовский диалог // Собр. научн. тр.: В 4 т. М., 1967. Т. 4. С. 162–163. Эйнштейн А. Влияние Максвелла на развитие представлений о физической реальности // Там же. С. 136. 15