
* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
465 Франциск Ассизский. 466 конец жизни, Ф. велел снести себя к родному городу и скончался на сту пенях Порциункулы. Уже в 1228 г. папа Григорий IX (прежде кардинал Уголино), лично знавший и друживший с Ф., канонизировал его. В 1230 г. тело его перенесено было в богатый храм, построенный на собранные пожертво вания: это двойное отступление от за ветов Ф. показывало, что дело его по лучило совершенно несогласное с ду хом его основателя приложение в руках правящей церкви (см. францисканцы). Могила Ф. была, впрочем, забыта, и останки его вновь найдены были лишь в 1818 г. Изучение его личности относится гл. обр. к концу XIX. нач. XX века. Жизнь Ф.-редчайший пример полного слияния с идеалом. А идеал этот — евангельское совершенство, осуще ствленное в миру, В основе всего для Ф—нищета, в которой он видит не отре чение от мира, а подражание Христу; нищенство не средство для пропита ния, а религиозный подвиг. Собствен ность принадлежит тому, кто в ней нуждается, и Ф. всегда отдавал свой плащ нуждающемуся в одеянии. Эта восторженная любовь Ф. к нищете сим волически выражена в известной фреске Джотто (см.) „Венчание Ф. с бедностью". И смирение (обязательное, по обету, для каждого монаха) у Ф. не вымучен ный аскетический подвиг, оно у него природное и доходило до полного за бвения веякой заботы о себе. Его лю бовь расширялась до пантеистического чувства. Он любил не только людей, свою братию и дальних, грешников и злодеев; он любил зверей, птиц, цветы, воду, камни, огонь, небесные светила. Тому свидетельством является его „Хвала творениям" (иначе Гимн Солнцу, один из самых ранних памятников итальянской поэзии) и дошедшие до нас бесчисленные рассказы о порой наив ной форме, в какой выражалось у него это чувство. Солнце, луну, волка, ягненка, рыб, огонь и воду зовет он не иначе, как братьями и сестрами. Ф. обращается с речью и даже пропо ведью к овцам, к птицам. Весь охвачен ный любовью к творцу и его творению, Ф. при всем своем аскетизме сохранил свойственную ему смолоду жизнера достность. Душевное веселие, по стоянная радость — его основное на строение, которое он старается вну шить и своим братьям. Ф. любил песню: он пел во время странствий, за рабо той, пел даже в дни последней своей болезни. Ведь мир прекрасен — надо всему в нем радоваться,—такой взгляд кладет глубокое различие между Ф. и обычным аскетизмом е его великим презрением к миру. В аскетизм Ф. вно сит ряд поправок. Он понимает его поевангельски, буквально: не надо гото вить ничего на завтра, надо доволь ствоваться малым, надо есть все, что даст милостыня (Ф. допускает нару шение поета). Конечно, и Ф. свойственно общее аскетам презрение к телу, как к чему-то чуждому и враждебному душе. На своеобразном своем языке он звал тело „братом ослом", которого надо обременять тяжелой ношей, по меньше кормить и чаще бить бичом. Но и брат-тело нуждается в жалости. Ф. учил свою братию снисходительнее относиться к потребностям тела, чтобы сохранять силу и бодрость на совер шение добрых дел. — Своеобразен и взгляд Ф. на науку, вполне гармонич ный с общим его мировоззрением. Ф называл себя простецом, неучем (idiota); не то чтобы он отрицал значение уче ности: „Веех богословов и всех служа щих нам изъяснением слова божия мы должны почитать и ценить очень вы соко, ибо они сообщают нам дух жи зненный"; но Ф. боялся, что книжные занятия приведут иных к ученому чванству. К тому же, книги—нарушение завета нищеты; они дороги, громоздки, требуют для занятий ими удобного жилья. Личный пример, по мнению Ф., лучшая проповедь, значительнее всякой учености. Ф. мистик и аскет. Его попытка по вторить в условиях ХШ в. евангель ское житие „покрывает гармоническим аккордом диссонанс, проходивший че рез всю средневековую жизнь—разлад между евангельским идеалом и тем учреждением, которое взялось осуще ствлять на земле этот идеал". Никто не осуществил евангельского совершен ства емиреннее, искреннее и трогатель нее, и никто не вложил в него столько любви, как этот „христолюбивейший бедняк" из Ассизи.