* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

329 Е. К. ОЛОВЕННПКОВА. 330 Последний допрос в жандармском упралении был снят с меня приблизительно в июле месяце, после чего я оставалась и дальше сидеть в предварилке, Я обра­ щала на это внимание прокурора (Добржинского, того самого, который, благодаря своим незаурядным следовательским спо­ собностям, сумел склонить Гольденберга, участника Липецкого съезда, к раскаянию и выяснению планов организации). Как раз в августе меня посетила в предварилке моя мать. Только я попрощалась с нею, как мне было объявлено управляющим о том, что я перевожусь в крепость. По приезде туда я была сдана жандар­ мами на попечение моего нового началь­ ства. Офицер, водворявший меня в кре­ пости, повел меня, помню, сначала в одну камеру в нижнем этаже. Эта камера пред­ ставляла из себя далеко не важное поме­ щение, и мрачное и сырое. Мой провожа­ тый почему-то проявил милость и повел меня во второй этаж, где мне удалось основаться в более приличной камере. Едва я почувствовала себя xt зяйкой на новом месте, как ко мне явилась девица с пред­ ложением снять с себя положительно все (остаться на некоторое время Евой, накры­ той жестким арестантским халатом). Все мое платье было отнесено офицеру для осмотра. Если между режимом предварилки и по­ лицейской части я уже отмечала довольно существенное различие, то между новым режимом и предшествовавшим я должна была также провести разницу, В крепости уже нельзя было проявить себя в какойнибудь физической работе, напр., шитье, рукоделье, как это имело место в предва­ рилке. Единственное занятие, которым можно было отвлечь свои мысли от положения, являлось чтение книг, выдававшихся из крепостной библиотеки. Я помню, что я по­ рядочно читала старый „Вестник Европы" приблизительно 74—75 годов. Был у меня томик стихов Гейне, который подарила мне мать при свидании со мной. За отсут­ ствием каких-либо впечатлений и событий жизнь текла необычайно монотонно. В ко­ ридоре царило в полном смысле молчание тишины. Дежурные жандармы и унтера на все вопросы, сколько их ни приходилось задавать в форточку, всегда деревянно отве­ чали: „да-с, нет-с"—и больше ничего. Я сказала бы, что те прогулки, которым и при­ ходилось пользоваться в крепости по че­ тверти часа ежедневно, не доставляли почти никакого развлечения, разве только слу­ жили для некоторой вентиляции организма. Гуляешь, конечно, в сопровождении „кава­ лера", который молчит, и ты молчишь— получается молчащая пара. Одновременно со мной в Петропавловке сидели другие участники нашего процесса, но знать об этом я, конечно, ничего не знала. - В октябре я в крепости сильно заболела. Помню утро, когда я проснулась с сильной головной болью. Когда в камеру явился унтер и предложил мне отправиться на про­ гулку, я сначала отказалась, но потом пошла. Мы спускались с ним вниз по лестнице; я, кажется, в ослабевшем состоянии упала и покатилась вниз по порожкам. Что со мной случилось, я не помню. Когда я через некоторое время очнулась в другой камере, спросила у сиделки, что со мной? Послед­ няя ответила, что я все время молчу. Ко­ нечно, это означало то, что крепостной режим даже в короткое время произвел в моем нервном и психическом состоянии изрядный надлом. Особенно угнетающе на настроение действовала гробовая тишина, прерываемая через получасовые промежутки игрою курантов, исполнявших по очереди то „боже, царя храни", то „коль славен". Что касается сношений с волей, то у меня их не было, да и невозможно их было устроить. Один раз ко мне на свиданье приехала сестра Наталья вместе с теткой Бучневской. Вполне естественно, что это посещение явилось для меня фактом, зна­ чительно разрядившим тусклое однообразие тянувшихся буден. Каких-либо других со­ бытий, которые оставили бы по своей зна­ чительности след в памяти, не было. Однажды в ноябре совершенно неожи­ данно вдруг меня перевели в другую ка­ меру, гораздо худшую, чем ранее. Это меня в высшей степени огорчило, но пробыть в новой клетке мне пришлось всего несколько минут. Очень скоро мне было объявлено, что я снова должна вер­ нуться в предварилку. В этот же день я вновь перекочевала в Дом предвар. заключения. В предварилке опять потекли однообразные серые будни. Я была помещена в неболь­ шую одиночную камеру и продолжала бо­ леть. Нервы мои дали большую трещину, одиночество для меня становилось все тя­ желей. Через два месяца, по моим настоя­ ниям, мне была предоставлена камера более просторная, в которой со мной стала нахо­ диться сиделка—девица Катя, осужденная за уголовное преступление. Она, будучи прислугой, стянула у хозяев несколько се­ ребряных ложек. Катя была симпатичное простое существо, которое ко мне сильно привязалось. Иной раз, близко подсев ко мне, она начинала плакать. Спросишь ее, что с нею, а она в ответ: „Барышня, да мне кажется, что вы скоро помрете". Я вспо­ минаю о ней сейчас с теплым чувством. Приблизительно в феврале в жандармском управлении я подвергалась медицинскому осмотру, целью которого являлось устано­ вить мое состояние для присутствия на суде в качестве обвиняемой. Председа­ тель комиссии, врач Чечотт, нашел мое здоровье не совсем плохим, по крайней