* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Творчество Эрика Х. Эриксона (Эдвард К. Адамс) сил, поскольку — специфически или неспецифически —психические факторы отрицаются. Когда кто-то утверждает, что опирается только на «здравый смысл», то, скорее всего, он просто будет избегать объяснения предпосылок, лежащих в основе мотивации любого поступка. В другой работе (Eriksson 1965a, 241—250) Эриксон ставит вопрос: должен ли психоаналитик исследовать и реконструировать исторические события? Он отвечает на этот вопрос утвердительно, не отрицая возможности заблуждений, которые могут возникать даже у тех, кто достаточно хорошо знает историю. В задачи психоаналитика входит исследование процесса, способного как «скрывать», так и «прояснять», находить «рационализированные» интерпретации событий, которые на самом деле объясняются другими причинами и целями. Говоря кратко, историческое описание является «гигантским процессом», представляющим собой феномен, аналогичный «вытеснению», с которым психоаналитику приходится сталкиваться ежедневно. А потому — пишет он — механизмы исторического вытеснения и регрессии, рационализации и переработки являются пригодными объектами исследования для психоаналитически обученных психоисториков. Однако инструменты, которыми располагают психоаналитики и историки, по мнению Эриксона, недостаточны, чтобы провести исследование сатьяграхи, за которую ратовал Ганди. Его интересует именно средний возраст махатмы и становление его личности; Эриксон хотел больше узнать о нравственной силе Ганди, в которой соединяются многие истины, и рассказать нам о ней. Следовательно, «Правда Ганди» отнюдь не является патографическим или нор-мографическим сообщением о психическим развитии Мохандаса Карамчанда Ганди. В книге содержится множество конкретных сведений о его детстве и родительском доме, о женитьбе в тринадцать лет, о смерти отца, об изучении юриспруденции в Англии, об обете не есть мяса, о его «неудаче» как адвоката по возвращении в Индию, об отказе от сексуальных отношений в тридцатилетнем возрасте и т. д. Мы получаем представление о «монийе», младшем сыне, обладавшем живым характером, и обнаруживаем в его дальнейшей жизни черты характера, которые по-прежнему напоминают об этих качествах. Он знает, как притесняют вице-короля и как за ним следят. Он знает, что британцы — это «особый случай», и постоянно вступает с ними в стычки, надеясь, что результаты окажутся полезными для обеих сторон. Таким образом, Эриксон изображает основные черты личности Ганди — мальчика, молодого человека и махатмы, достигшего зрелого возраста. Тем не менее он не склонен объяснять достижения великого вождя, основываясь на детских характеристиках. Читателю становятся понятными определенные черты личности, которые можно проследить до самого детства. Тем не менее Эриксон нигде не пытается объяснить ими последующее величие Ганди. Однако они помогают почувствовать тесную связь с Ганди и приблизиться к переживанию, которое побудило Эриксона задать вопрос, адресовавшийся в первую очередь тем, кто лично знал Ганди: «Что было в нем главным?» Эриксон часто обращается к Ганди, словно тот еще жив. Он пишет: «Я облеку мою критику в слова и могу только надеяться, что найду в себе мужество адресовать их Вам, словно Вы по-прежнему живы. Моим оправданием того, что подхожу к Вам так близко, является убеждение, что — в странной инверсии традиционных ролей Востока и Запада — психоаналитические знания могут служить дополнением к Вашему пониманию правды: ибо Вы в настоящее время являетесь образцом активизма в нашей культуре, тогда как западное мышление разработало новую технику интроспекции» (Erikson 1969; нем. изд., 1971, 271). И далее: «Тут мне хотелось бы совсем кратко пояснить, почему я считаю, что психоаналитический метод как таковой благодаря своей особенности всегда оставаться самоанализом и вместе с тем попыткой понять внутренние конфликты другого человека является дополнением Вашей сатьяграхе, — ведь 209