* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПСИХОАНАЛИЗ. Теория психоанализа. Понятие символа Еще более известной является способность человека представлять себе, как он мог бы поступить со своим шефом, возлюбленной или работой. В соответствии с обеими формами содержаний Сверх-Я (Я-идеал — идеал-Я) эти фантазии могут состоять в том, что человек воображает все себе сообразно миру своих желаний, или же в том, что все происходит так, как он привык с ранних пор, например так, как родители приучили его или воспитали. К счастью, человек способен к творчеству и выдумать нечто новое, отличное от этих идеалов, например с помощью переходного объекта (Winnicott 1974). В качестве переходного объекта или переходного феномена (см. статью М. Хана о Винникотте в т. III) известен прежде всего плюшевый мишка. Эта детская игрушка (или другие предметы) может представлять в фантазии ребенка его собственное Я и подвергаться тому же обращению, которому сам ребенок подвергается со стороны родителей, врача или других взрослых. К примеру, игрушка получает те же вызывающие страх уколы, которые назначает ребенку врач, до тех пор, пока страх не смягчится. Однако переходный объект может изображать и кого-то из родителей, с кем, наконец, можно поступить так, как в реальности ребенок никогда бы не отважился сделать (например, ударить его или выбросить из окна), но может быть и другом, недостающим объектом любви. Творческая способность, которая может тут проявиться, позволяет уладить многое из того, что причиняло ребенку боль. Винникотт причисляет к подобным переходным феноменам также лепет, убаюкивание и тому подобное. Полагаю, можно также сказать, что любое произведение искусства является подобном переходным объектом, в котором символически воплощаются многие потребности и попытки художника справиться со своими конфликтами. При идентификации я не только принимаю пережитое внутрь себя как часть себя, с которой я тем или иным образом могу обходиться в мире эмоций и в мире фантазий, но я преобразую свое Я сообразно тому, что было мной воспринято. Маленький, только что научившийся жить ребенок, уже не просто галлюцинирует мать как нечто, что должно в этот момент находиться рядом, кормить и утешать или еще как-то помогать ребенку, но малыш сам хочет превратиться в мать. В фантазиях он представляет себя матерью, у которой в свою очередь есть младенец, которого надо кормить, пеленать, а порой — по примеру матери — шлепать. Это последнее действие, по предложению Анны Фрейд, мы называем идентификацией с агрессором. Подобная идентификация является особенно важным компонентом идеальных содержаний Сверх-Я. У Хорна (Horn 1967) можно прочесть, как люди, совершавшие насилие над своими детьми, постоянно ругавшие их или наказывавшие, добились только того, что ребенок не научился уважать других или просто вести себя ласково, но понял, как добиваться своего силой (например отнимать у других детей их игрушки) и что человеческими отношениями надо управлять с помощью наказания, ни с кем не считаясь. Для ребенка очень важны позитивные возможности идентификации, которые символически начинаются с того, что ребенок может покормить мать. Для понимания человека существенны, разумеется, и все негативные идентификации, прежде всего возникновение враждебности. Винникотт назвал предпосылки этого процесса в семье перекрестной идентификацией (Winnicott 1973). Под этим подразумевается следующее: дети ведут себя буйно, темпераментно, но также неумело, неловко и совершенно не учитывая социальные стандарты. Это часто раздражает родителей, и, если они не относятся к поведению ребенка как к проявлению нормальных детских потребностей, они воспринимают его враждебно. Послушание для них равносильно воспитанности, любви, хотя, как каждый знает, такое приравнивание является весьма односторонним, то есть оно выгодно одним только родителям и ничего общего с любовью не имеет. Но аффект сильнее. Прежде, чем кто-либо спохватится подумать о самом ребенке, он сам уже настолько раздражен, что способен воспринимать ребенка лишь как противника. В 510