* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Развитие фрейдовского понятия Я (Геммма Яппе) чать их или заместить более сильными..» (I, 285). «Важно полностью уяснить для себя: когда больной впервые освобождается от истерического симптома, воспроизводя вызывающие его патогенные впечатления и переживая аффект вовне, то задача врача в том только и состоит, чтобы подвигнуть его к этому, и если врач однажды этого добился, ему больше нечего подправлять или устранять» (I, 286). Пожалуй, этот образ действий уже тогда был слишком знаком и ясен Фрейду, чтобы не попытаться теоретически осмыслить его. Однако, не уставая со всей ясностью и прямотой подчеркивать, что сопротивление воспоминаниям есть ни что иное как та самая сила, которая в свое время привела к вытеснению (то есть к выведению из сознания), он даже не пытается объяснить или хотя бы ввести понятие когезионной энергии, в конечном счете позволяющей Я установить связь с вытесненным представлением, интегрировать его в мыслительный акт. Зато он подробно описывает последствия этой работы. В концепции Фрейда Я — это работающее, уравновешивающее Я. «Между тем "отреагирование" — не единственный способ разрешения, которым располагает нормальный психический механизм здоровья после того как ему была нанесена душевная травма. Воспоминание об этом, даже если оно не было отреагировано, возникает в огромном комплексе ассоциаций, оно занимает тут место рядом с другими переживаниями, в том числе противоположного характера, корректируется другими представлениями. Например, после несчастного случая к воспоминанию об опасности и к (смягченному) повторному переживанию ужаса примешивается воспоминание о последующем спасении, сознание нынешней безопасности. Воспоминание об обиде корректируется упорядочиванием фактов, размышлениями о собственном достоинстве и так далее, и таким образом, ассоциативная работа позволяет нормальному человеку добиться устранения сопутствующего аффекта» (I, 87—88). Это описание ассоциативного разрешения оказывается одновременно и определением Я, поскольку под ним понимается исключительно способность к сглаживанию противоречий, к свободному взаимодействию представлений. Я подобно либеральному обществу: термин «цензура» в смысле общего принципа допуска и отвержения представлений лишь однажды встречается в «Очерках об истерии» (I, 269). Степень задействованности/незадействованности в этой системе процессов сглаживания и замены точно соответствует степени осознанности/неосознанности представления (I, 232). «Объединение расщепленной психической группы с Я-сознанием» (I, 183) — такова цель, провозглашенная аналитической терапией. Насколько мало любовь к себе (нарциссизм, как ее потом стали называть) занимала психологию Я на этом раннем этапе, настолько сильно подчеркивается роль этой любви (хотя бы в форме ее нехватки) в психической травме. В любой истории болезни это фигурирует в качестве отправной точки патогенеза, причем если вначале подразумевались скорее патогенные события как таковые, то потом они все больше стали связываться с неспособностью или отказом Я перерабатывать событие: «Согласно этому, собственно травматическим фактором является то, на что у Я невольно возникает протест, в результате чего оно решает отвергнуть неприятное представление» (I, 182). Отсюда вытекает идея сверхдетерминированности симптома: невротическое развитие вызывает не отдельное событие, а цепь травматических причин (I, 241—242). Она, в свою очередь, приводит к раскрытию временной структуры Я: болезнетворным может оказаться не само реальное переживание, а именно его связь с воспоминанием (I, 432). Это открытие в конечном итоге нашло выражение в постулате о детских корнях травмы, поскольку лишь инфантильное Я не способно принимать и перерабатывать определенные представления, из-за чего в результате возникает патогенная защита: 437