* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

222 РОСТОПЧИНА. мечты, надежды, радости, утраты, — все, чемъ жизнь такъ волнуется н ч4мъ она такъ очаровательна въ лучше наши годы,— тутъ десять л^тъ цветутцаго возраста женщины, тутъ HCTopia прекраснейшего существа въ его прекраснейшую эпоху. Какъ не сказать, что это—явдеще, какого еще не бывало въ нашей литературе,—я влеше, на которое нельзя смотрёть безъ полнаго участия, безъ особеннаго любопытства и неизъяснимаго удовольств!я? Передъ нами открыть непроницаемый лабиринтъ юваго, пылкаго, трепещущаго сердца; мы видиагь все его изгибы, все ухлонешя, весь путь, где десять летъ играли, тревожились и бодрствовали умъ н воля поэта съ его детства до нывешнихъ его блестящихъ дней юношества... Разсматривая книгу, вы чувствуете, какъ увеличивается деятельность поэта, какъ укрепляются силы его таланта, какъ все въ немъ получаетъ зрелость и могущество... Сл1яштая съ жизнью, не отделяясь отъ нея для исполнения какихъ - нибудъ условш искусства, здесь поэз!я во всемъ есть власть духа надъ явлен1язги и вещественностью". С. П. Шевыревъ въ „Москвитянине" писалъ, что стихи Ростопчиной представляютъ ло большей частн wпоэтическая размышленья о разныхъ впечатлешяхъ женской души. Въ нихъ всякое чувство, всякая страсть, всякое созерцате переведены на мысль н умерены строгою, важною думою". А. В. Никитенко писалъ въ „Сыне Отечества41: „Не ищите поэтической архитектоники бъ этихъ милыхъ произведен! яхъ женскаго ума и фажтазш; вы не найдете въ нихъ также творческаго могущества, которое превращаете идею въ действительное явле-nie, въ живой образъ. Это звуки идеально настроенной души, а не вещи и силы— результаты лирическая ея воодушевлен ta, безъ воззрешя на те предметы, которые его возбуждаютъ. Поэтъ лрямо и непосредственно вводить васъ въ ея святилище; вы не видите тамъ боговъ, которымъ онъ ириноситъ свои жертвы, а только слышите тихую, очаровательную мелодию молитвы, которая заставляешь васъ верить, что они только тутъ присутствуют^. Такъ вообще женщина раскрываешь предъ ваий движе-шя своего гибкаго ума и своего прекрас-наго чувства, не объяснял причины ихъ; занятая единственно темъ, что въ ней происходите, она указываете на свое сердце и говоритъ вамъ: „Вотъ мой и вашъ ьпръ*.— Въ первую минуту, читая „Стихотворев1я графиня Ростопчиной", вы не испытываете гЬхъ сладостньгхъг смльныхъ впе-чатлешй, каша обыкновенно возбуждаются въ душе, когда окружать ее безплотные небесные лики, созданные творческимъ во-ображешемъ; но чемъ более вы, такъ сказать, въ нихъ вчитываетесь, чемъ внимательнее становитесь къ подробностями темъ ощутительнее для васъ делается отрадное, благоухающее веяте невидимой, но живущей и действующей красоты и поэзш. Сфера ея ндей принадлежать современному поколенш: это большею ча-сию тревоги я страдания неудовлетворен-ваго быия. У многнхъ они суть не иное что какъ общ!Я места или спазм атйческш трепеташя сердца, приведеннаго въ насильственное раздражен ie, жалкая нищета мысли, прикрывающая себя лоскутьями модныхъ, оборванныхъ фразъ. Но среди этой лицемерной скорби людей, которыхъ ничтожество лъ должно бы обезпечнваться ихъ счастье, нередко раздаются жалобы и стоны истиннаго и существенная страда-тя души, виновной только темъ, что она не уар&етъ стать ни выше, ни ниже самой себя. Конечно, есть выходъ и изъ этого лабиринта внутреанихъ треволнений; есть нравственная высота, на которой и подъ темнымъ небосклономъ, при шуме бурь, душа можетъ вкушать возвышенный миръ и успокоеще; но достижение-то ея и покупается дорогою ценою. Элегический ха-рактеръ стихотворешй графинн Ростопчиной есть характеръ самой истины и простоты; ея грустные порывы текутъ изъ глубины сердца, а со ихъ энергш вы видите, что она не есть плодъ поэтичеекаго разслаб-лешя духа. Вообще, нежная прелесть чувствъ у ней везде поддерживается и облагороживается крепостью мысли... Та-кнхъ благо роде ыхъ, гармоническихъ, лег-кихъ и живыхъ етиховъ вообще немного въ нашей современной литературе, а въ женской — это решительно лучппе стихи изъ всехъ·'... Основными мотивами поэзш Ростопчиной были разочароваше,—не такое, правда, сильное к дышащее протегтомъ, какъ у Лермонтова, которому она явно подражала.—тоска к задумчивость, неясныя, неопределенный: „грезы ходятъ кругоиъ... и машггъ, и зовутъ за пределы земного; та$ъ неясны оне, а такъ много даютъ сладко-том-