* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

270 ПУГИКИНЪ. сов*6тъ: умереть хрпст1аниномъ. О жене и д'бтяхъ не безпокойся: я беру ихъ на свои руки». Пушкинъ былъ чрезвычайно тронуть этими словами и убедительно просилъ Арендта оставить эту записку; но Государь вел^лъ ее прочесть ему и немедленно возвратить. «Скажите Государю», говорилъ Пушкинъ Жуковскому, «что жалею о потере жизни, потому что яе могу изъявить ему благодарности, что я былъ бы весь его...». Пришелъ священяикъ и причастилъ его. Свя-щенникъ после говорилъ со слезами о немъ и о благочест1И, съ коимъ онъ исполнилъ долгъ хрисианскхй. Жену при-яывалъ Пушкинъ часто, но не позволялъ ей быть безотлучно при себе, потому что боялся въ страдашяхъ своихъ изменить себе, уверялъ ее, что раненъ въ ногу, и доктора, по требоватю его, въ этомъ ее удостоверяли. Когда мучительная боль вызывала невольно крики изъ груди его, отъ которыхъ онъ по возможности удерживался, онъ зажималъ ротъ свой и всегда при-бавлялъ: «Бедная жена! бедная жена!» и посылалъ докторовъ успокоивать ее. Въ эти два дня онъ только говорилъ о ней и о государе. Ни одной жалобы, ни одного упрека, ни одного холоднаго, черстваго слова отъ него не слышали. Если онъ ? просилъ не заботиться о продолженш жизни его и дать ему возможность умереть скорее, то единственно оттого, что онъ зналъ о своей неминуемой смерти и тер-пелъ лютейппя мучешя. Арендтъ, который виделъ много смертей на веку своемъ—и па поляхъ сражевШ, и на одре болезни, от-ходилъ со слезами на глазахъ отъ его постели ? говорилъ, что онъ никогда не видалъ ничего подобнаго: такое героеше при такихъ страдашяхъ! Еще сказалъ и повторила Арендтъ замечательное слово объ этомъ несчастномъ приключенш: «Для Пушкина жаль, что онъ не убить на месте, потому что мучешя его невыразимы; но для чести жены его — это счастье, что онъ остался живъ. Никому изъ насъ, видя его, нельзя сомневаться въ невинности ея и въ любви, которую къ ней Пушкинъ сохранить» (Кн. ВяземскШ). Ближайппе друзья были около Пушкина; имъ обязаны мы разсказами о последнихъ его часахъ. «Ночь съ 27-го на 28-ое января Пушкинъ провелъ безпокойно. Страшныя боли не давали ему покою, только къ семи !часамъ утра мукп его утихли». "Толпы почитателей поэта стоялп въ его передней и на лестнице; государь, наследникь, великая княгиня Елена Павловна постоянно справлялись о ходе его болезнп. Утромъ 28-го Пушкину сделалось лучше. Но это улучшеше продолжалось недолго, и скоро самъ поэтъ убедился въ приближении своей смерти. Оаъ ожидалъ по-следняго часа спокойно, щупалъ пульсъ свой и говорилъ: «вотъ смерть идсть!». Спрашивалъ, въ которомъ часу, полагаетъ Арендтъ, что онъ долженъ умереть, и пзъ-явилъ желате, чтобы предсказание Арендта сбылось въ тотъ же день. Прощался съ детьми, перекрестилъ ихъ. Съ жепою прощался несколько разъ и всегда разгова-ривалъ сънею нежно и ласково. Съ друзьями прощался онъпосреди ужасныхъ мучешй и судорожныхъ движешй, но съ духомъ бодрымъ и съ нежностью. Кн. Вяземскому пожаль онъ руку и сказалъ: «Прости, будь счастливь!» Пожелалъ онъ видеть Карамзину. За нею послали. Прощаясь съ нею, просилъ онъ ее перекрестить его, что она и исполнила. Данзась, желая выведать, въ какихъ чувствахъ умираетъ онъ къ Гек-керену, спросить его: не поручить ли онъ ему чего-нибудь въ случае смерти касательно Геккерена, «Требую», отвёчалъ онъ ему, «чтобы ты не мстилъ за мою смерть; прощаю ему и хочу умереть христнаномъ». Последшя минуты жизни поэта описаны Жуковскимъ. «Ударило два часа пополудни, и въ Пушкине осталось жизни только на три четверти часа. Онъ открылъ глаза и попроси лъ моченой морошки. Когда ее принесли, онъ сказалъ внятно: «Позовите жену, пускай она меня покормить». Она пришла, опустилась на колени у изголовья, поднесла ему ложечку—другую морошки, потомъ прижалась лвцомъ къ лицу его. Пушкинъ погла-дилъ ее по голове и сказа|ъ: «Ну, ну, ничего; слава Богу, всехорошо; поди!» Спокойное вы-ражеше лица его и твердость голоса обманули бедную жену: она вышла какъ будто промявшая отъ радости. «Вотъ увидите, сказала она доктору Спасскому, онъ будетъ живъ; онъ не умретъ». А въ ту минуту начался уже последшйпроцессъ жизни. Я стоялъ вместе съ граФОмъ В1ель-горскимъ у постели, вь головахъ; съ боку стоялъ Тургеневъ. Даль шепнуль мне: «отходить». Но мысли его были светлы. Изредка только полудремотное забытье ихъ