* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПУШКИНЪ. 221 любезный и почтенный за то, что вспомнили вы бессарабскаго пустынника. Онъ молчитъ, боясь надоедать тймъ, которыхъ любитъ»... Тому же Гн-Ьдвчу онъ писалъ, что полученное письмо тронуло его до глубины души: «благодарю за воспоминание, за дружбу, за хвалу, за упреки, за Форматъ этого письма, — все пока-зываетъ учасие, которое принимаетъ живая душа ваша во всемъ, что касается до меня». Въ этихъ посп^шныхъ и про-чувствованныхъ благодарностяхъ, въ шут-кахъ въ род6: «пожалейте меня: живу между гетовъ и сарматовъ; никто не пони-маетъ меня»—звучатъ ясно глубокая муки одиночества... Искалъ поэтъ сердечнаго ответа себе и въ сердце брата,—онъ шлетъ ему теплыя, дружесия, задушевныя пос-ланья, словно опасаясь того, что родители воспитаютъ брата Льва въ ненависти къ нему; онъ беэпокоится о брате, справляется о немъ у другихъ, преподаетъ ему серьезные и шутливые советы, порой журить, но до того добродушно, что иногда самъ кончаетъ извинешемъ. Къ концу 1822 г. Пушкинъ такъ стосковался въ Кишиневе, несмотря на свои неоднократный отлучки, что 13-го января 1823 г. обратился къ гр. Нессельроде съ письмомъ, въ которомъ просить себё прощешя. Въ конце марта (27-го) Нессельроде уведо-милъ его, что государь отклонилъ его просьбу. Тогда Пушкинъ сталъ мечтать о переводе въ Одессу, — городъ этотъ онъ зналъ во время своихъ неоднократныхъ отлучекъ изъ Кишинева: такъ въ конце апреля 1821 г. онъ жилъ около месяца въ Одессе съсоглаияИнзова; бытьможетъ — онъ сумелъ тамъ найти себе друзей; туда влекла его и жажда пожить культурной жизнью европейскаго города. Къ тому же и первое свидаше съ гр. М. С. Воронцовым^ назначеннымъ 7-го мая на должность Новорошйскаго генералъ-губер-натора и Наместника Бессарабской области, произвела на Пушкина благопр1ятное внечатлеше, и онъ решился переменить свою службу при Инзове на службу при Воронцове. Несомненно, новый намест-никъ на первыхъ порахъ былъ заинте-ресованъ темъ, чтобы знаменитый поэтъ находился въ его свите, — по крайней мере обещаше его взять Пушкина у Инзова, «чтобы спасти его нравственность» и дать таланту досугь и силу развиться, какъ будто говорить намъ о томъ учаспи, которое было проявлено по отношешю къ поэту его новымъ начальствомъ. 4-го поля Пушкинъ перебрался уже въ Одессу, къ великому огорченш добродушнаго Инзова, который чувствовалъ себя обиженаымъ такимъ непостоянствомъ и даже небла-годарносию поэта. На первыхъ порахь Пушкинъ съ безмятежной радостью пользовался удобствами шумной жизни богатаго приморскаго города. Въ «Евгенщ Онегине» есть удивительно живыя, яршя стороны, посвящен-ныя Одессе. Поэта увлекало то, что въ этомъ городе «все Еропой дышетъ, веетъ», все блещетъ югомъ и разнообразностью живой. Пестрота костюмовъ, нарЪчШ и нравовъ тоже интересовали поэта. Шумная уличная жизнь, casino и рестораны, опера, балетъ, закулисныя свидашя и волокитство за дамами более высокого, чемъ въ Кишиневе, круга — все это кружило голову увлекающемуся поэту; немудрено, что въ таие безоблачные моменты онъ готовъ былъ себя причислить къ «обжор-ливымь» ребятамъ, которые не знаютъ печали... Но, конечно, эта радость была такъ интенсивна лишь после долгаго Квг-шиневскаго поста. Разочарования начались съ того момента, какъ Пушкинъ ближе сошелся съ одесскимъ обществоыъ. Прежде всего онъ столкнулся съ самимъ Воронцо-вымъ. «Новый начальникъ съ блестящей свитой чиновниковъ и адъютантовъ, въ числе которыхъ былъ и Алексаядръ Виколае-вичъ Раевский, съ перваго раза поставилъ себя центромъ окружающаго его Mipa и самой страны. Образъ его сношенШ съ подчиненными одинаково удалялъ какъ поползновения ихъ къ служебной низости, такъ и претензии на короткость съ нимъ. Край впервые увиделъ власть со всбми аттрибутами блеска, могущества, спокой-ств1я и стойкости. Прежде всего требовались теперь порядочность въ образе мыслей, наружное приличие въ Формахъ жизни и преданность къ службе, олицетворяемой главой управлешя» (Анненковъ); сло-вомь, неуимчивый поэтъ, порядкомъ распустивгаШся въ Кишиневе, утратив-шШ благоприлич1е манеръ и костюма, привыкшШ давать волю языку, сталъ теперь лицомъ къ лицу съ челове-комъ, быть можетъ и не дурнымъ,нотого