* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

88 КОЛЬЦО ВЪ. просьбы его встретили, но видимому, отдоръ ! даже со стороны добродушнаго и ыягкаго j Жуковскаго. I Въ Mat 1836 г. Кольцовъ снова въ Во- ? рояеже, видимо, ободренный, окрыленный пережитыми впечатдёшями. Это моментъ подъема силъ, оживлетя надеждъ и пла-новъ; заметна вера въ свое дарование; поэтическая деятельность Кольцова становится напряженнее, отыскивая новыятемы; почти всё lyqinia пьесы Кольцова написаны после 1836 г. Но вл!ЯН1б пережи-тыхъ иыъ впечатлешй шло еще глубже: М1ръ широяихъ умственвыхъ и эететиче-скахъ онтересовъ, который Кольцову посчастливилось увидать въ его лучшихъ представите ляхъ, неудержимо потянулъ къ себе талантливую и еще полную силъ натуру. Непосредственнымъ плодомъ этого вл1яшя являются кольцовшя «Думы», ко-¦горыя все почти сосредоточиваются именно на этихъ срединныхъ годахъ (1836—1838) короткаго поэтическаго поприща Кольцова. После горячей статьи Велиискаго более хладнокровная последующая критика не разъ указывала на ихъ недостатки: неопределенность, порою сбивчивость мысли; авторъ сильнее тамъ, где онъ спраши-ваетъ, недоумйваегь, ч?мъ тамъ, где онъ пытаете а давать ответы; но »то не мешаетъ признать поэтически достоинства отдель-ныхъ месть, где поэту-праеолу удалось сочетать отвлеченную широту замысла съ в'Ьяшемъ поэзш въ образахъ и контрастахъ, согревъ ихъ лиризмомъ мужествен ньшъ и сильнымъ, вровень грандиозности сюжета («ВожШ М1ръ», «Неразгадаввая истина», «Молитва», «лесъ» и др.). Присматриваясь къ «Думамъ» Кольцова, легко отыскать въ нихъ следы техъ философ скихъ идей, которыми жидъ кружокъ Станкевича, идей шеллниговоп философ ш; достаточно сравнить характерный строки въ «Литератур-ныхъ мечташяхъ» Вёлинскаго: «Весь без-нредельвый прекрасный ВожШ ы!ръ есть не что иное, какъ дыхаше единой вечной идеи, мысли единаго, веч наго Бога»—съ думой «Царство мысли» (1837). Ту же идею присутств!я мысли въ природе и исконнаго родства духа природы съ лич-нынъ духонъ—находимъ въ думе «Лесъ» (1839). Вытекавппй изъ философш Шеллинга высокШ взглядъ на художника какъ на «соревнователя духа жизни, струяща-гося въ недрахъ природы», и на искусство, какъ на редкое на земле cjiaaie «идеаль- ! наго и реальнаго въ абсолютному, имеетъ ? свой отголосокъ въ несколькихъ «думахъ» I Кольцова. Можно поставить съ ними въ ? связь и то горячее письмо, похожее на «стихотворение въ прозе», которое было написано Кольцовымъ къ Краевскому по поводу смерти Пушкина: « Прострелено солнце... безобразной глыбой упало на землю»...—Въ 8то время и семейныя отво-шешя Кольцова были вполне удовлетворительны — лучше, ч^мъ когда нибудь. Практическая польза, которую извлекъ сынъ изъ столичныхъ знакомствъ, была по душе отцу. Въ шле 1837 г. пргЬхалъ въ Воронежъ Жукове Kia, сопровождая Наследника престола, не разъ виделся съ Кольцовымъ и обласкалъ его на глаза хъ у всехъ. Эта нежданная честь подняла въ глазахъ отца и среды моюдаго поэта и его литературную деятельность. Но поворотъ въ неблагоприятную сторону по следов алъ скоро. Къ самому началу 1838 г. относится третья поездка Кольцова; сперва онъ про-былъ некоторое время въ Москве, где сблизился на этотъ разъ съ М. Бакунк-нымъ и В. П. Боткинымъ, видался съ Аксаковыми; отношешя Кольцова къ Белинскому оставались очень близкими; псре'Ь-хавъ въ Петербургъ Кольцовъ служи лъ ио-средникомъ въ сношешяхъ его съ Краев-скимъи Полевымъ: подготовлялся пврейздъ Белинскаго въ Петербургъ (въ 1839 г.); въ мае Кольцовъ снова былъ въ Москве, а къ 1юню возвратился въ Воронежъ. Намъ неизвестны подробности этой поездка и вынесенныхъ позтомъ впечатлешй, но именно съ этого времени начинаетъ все сильнее звучать въ пвсьмахъ Кольцова двойная нота—недоверия къ евоимъ силамъ и отчуждешя, даже озлобленности по отношение къ среде. Поату кажется непосильною задача перевосииташя своей личности, которую онъ хотйлъ бы выполнить по самой широкой программе*, «мне даны отъ Бога море желашй, а съ кузовоаъ души», говорить онъ съ горечью; въ письмахъ его за это время находимъ следы усилен-наго чтешя, но философшя изучешя, по-видимому, одобряемыя Белинышмъ, даютъ мало результатов^·, смущаетъ терминологии («субъектъ», «объектъ», «абсолютъ»); онъ тщетно добивается «настоящаго» пони-машя, такъ чтобъ «самъ могъ передать: безъ этого понятья нетъ», сознается, что при Б'киинскомъ дЬло шло иначе. Теряя