* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

690 ВйРЪЕВСШЙ. могутъ сообщить ему здоровую или тощую пищу; но самое свойство плода зависать отъ свойства семени». Различаясь отъ Европы въ и характере просветительная начала, Росс?я отличается отъ нея и въ характер! государственнаго строя в обществ еннаго быта. Пришествие варяговъ не было ни нашеств1емъ чужая племени, ни завоева-шемъ, s государственность слагалась на Руси безъ всякихъ насидШ извне, единственно всйдсггае внутревняго строя нрав-ственныхъ понятШ народа, изъ естественная развнт!я народнаго быта, проникнутого единствомъ осяовнаго убеждения. Государство стояло Церковью, но сама Церковь съ начала навсегда определила твердый границы между безусловною чистотою своихъ высшихъ началъ и житейскою смешанностью общественная устройства и, управляя личньшъ убеждешемъ людей, никогда не имела притязанШ насильственно управлять ихъ волею или лрыбр'Ётать себ'Ё власть светски-правительственную, тЬмъ более—искать формальнаго господства надъ правитедьствомъ. Отсюда отсутствхе такихъ свЬтско-духэвныкъ учреждешй, какъ ры-дарско-монашесше ордена, ивквдзищонвыя судилища и т. п. Духовное вл1ян!е Церкви было темъ поляЪе, что не было историческая) препятствия внутревнпмъ уб'Ьжде-HifiMb людей выражаться въ ихъ вн4ш-нихъ отношешяхъ; не было ни завоевателей, ни завоеванныхъ; не было ни жедез-наго разграначеша неподвижныхъ соодо-вШ, ни стЬснательЕыхъ для одного пре-имуществъ другая, ни истекающей отсюда политической и нравственаой борьбы; Русь не знала и схЬдсдай этой борьбы: искусственной формальности общественныхъ отношешй и болезненная процесса обще-ственнаго развитая, совершающаяся насильственными изменвшями законовъ и бурнымс переломами постановлений. Русское общество древнихъ времевъ ее знало в и замковъ, ни окружающей схъ подлой черни, ни бла город ныхъ рыцарей, ни борющагося съ ними короля; оно представляло безчисленное множество мадень-кихъ общинъ, разседенныхъ по всему лицу земли Русской, именщихъ каждая, на известны хъ правахъ, своего распорядителя, и составляющих^ каждая свое особое со-niacie, или свой маленькш М1ръ: эти ма-леныае Mipn или согласия сливались въ друпя, больцпя согласия, который, въ свою очередь, составляли согласия области ыя и, ! наконецъ, племенныя, изъ которыхъ уже слагалось одно общее огромное соглас!е всей Русской земли, съ великнмъ княземъ 1 всея Руси во глав-b, въ качестве кровли j всего общественная здашя. Законы, выходя изъ бытоваго предашя и внутренняя убеждения, чужды характера искусственной формальности и «носятъ характеръ более внутренней, чеиъ внешней правды, предпочитая очевидность существенной справедливости буквальному смыслу формы, святость предатя логическому выводу, нравственность требовашя внешней правде». Оттого на Западе улучшен'ш совершалась насильственными переменами, на Руси стройнымъ естественнымъ возраста-темъ. Затемъ КиреевскШ останавливается на различи между Западомъ и Poccieia I въ пониманш права позеюельдой собственности: на Западе личное право собственности является основашемъ гражданскигь отношешй, въ общественности русской первое основание—личность, а право собственности лишь случайное ея отношение. Характеризуя наконецъ общежительныя отношения двухъ сравниьаемыхъ м'фовъ, КирйевскШ ьъ западномъ человеке находить раздроблеше жизни на отдельный стремлен1я, тогда какъ въ русскомъ ошЬ-чаегь постоянное стремлеше къ совокупной дельности нравственыыхъ силъ, на Западе видитъ шаткость личной самоза-конностл, на Руси крепость семейныхъ и общественныхъ связей, тамъ стремлен] е къ роскоши и искусственность жизни, здесь простоту жвзиеннихъ потребностей и бодрость нравственная мужества. Заключительный выводъ тотъ, что характерный черты западной образованности раздвоен ie и разсудочность, а древне-русской—цельность и разумность. Падеше древняго идеальная быта Руси и причину, почему образованность русская не достигла большей полноты сравнительно съ европейскою прежде воедешя последней въ Россш, КиреевскШ объясняешь, въ качестве личная своего мнешя, темъ, что ва Руси «чистота выражешя такъ сливалась съ выражаенымъ духомъ, что человеку легко было смешать ихъ значительность и наружную форму уважать наравне съ ея внутренкимъ смысломъ. Отъ атого смешешя, конечно, ограждалъ его самый характеръ православная учешя, преимущественно заботящаяся о цельности духа. Однако же разумъ учешя, иривятаго