* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

665 ДОСТОЕВСКШ. жизнь есть рай, л вей мы въ раю, да не хотимъ знать того,—а если бы захотели узнать, завтра же к сталъ бы на всемъ ев?тi рай»... «Входящимъ слугамъ говорилъ поминутно: «Милые mujh,, доропе, за что вы mee служите, да и стою ли я того, чтобы служить-то mbi. Если бы помиловал ъ Богъ и оставилъ бы въ живыхъ,— сталъ бы самъ служить вамъ, ибо вей доляшы одинъ другому служить»... «Мала, радость моя,—говорить,—нельзя, чтобы не было госиодъ и слугъ, но пусть же ?? я буду слугой моыхъ слугъ, такиыъ же; какими и они мих. Да еще скажу тебе, матушка, что всякШ изъ паоъ предъ всеми во всемъ виноват ъ, а я более веехъ,.. Матушка, знай, что воистину всяшй предъ всеми sa всЬхъ и за все виноватъ. Не анаю я, какъ истолковать тебе это, но чувствую, что это такъ,—до мучены»... (ibid, S33--334). Вотъ зти две мысли: «о земномъ pats- и «о нравственномъ долгЬ и обязанностяхъ всякого дредъ всеми», высказайныя духовно возродившимся Мар-келомъ, глубоко запали въ дужу Зосемы; тогда еще ребенка; яо впоследствш онъ о смысл и лъ и вполне пояядъ ихъ сущность. Зат'Ьмъ Зоей м а пост уса етъ въ кадетскш кориусъ, гдё натура его значительно огрубела, а вместе съ темъ заглохли и его датскш впечаы&шя, Будучи уже офице-ромъ, Зосима пережаль такую минуту, которая произвела въ немъ глубошй нравственный переворота и пробудила забы-тыя дйтсьчя воспоминанш, Ояъ привязался къ одной дЪвушкй хорошей фамил1и:; ему казалось, что онъ молгетъ надеяться m взаимность. Но se уса^лъ онъ сделать лредложеше, какъ его назначили въ командировку въ другой уездъ. Когда онъ возвратился, то узлалъ, что любимая имъ девушка замулсемъ за однимъ богат ымъ пригородньшъ пожйщикомь. Ревность и задетое саколюбхе побудили Зосиму оскорбить помещика. и добиться отъ него дуэли. Въ ночь передъ дуэлью л пронзошелъ тотъ эпизодъ, нотрясшш Зосиму. Вотъ ка&ъ разскашваетъ объ этой минуте самъ Зосима; «Быдъ въ исходе 1кшь, к вотъ встреча наша sa завтра за гор од омъ въ семь часовъ утра,—# воистину случалось тутъ со мной нечто какъ бы роковое. Съ вечера, возвратившись домой, свирепый и безобразный, рздсврдился я на моего день-щнка Аеанашя и ударил ъ его изо всей силы два раза но лицу, такъ что окрова-вилъ ему лицо. Служилъ онъ у меня уже давно, и случалось н прежде, что ударялъ его, но никогда съ такою звёрскою жестокостью. И верите лж, милые, сорокъ л?тъ тому минуло времени, а припоминаю и теперь о томъ со стыдомъ и мукой. Легъ я спать, засяулъ часа три, встаю—узде начинается день, Я вдругъ поднялся, спать болЁе не захотйдъ, подошедъ къ окну, отворжлъ,—отпиралось у меня въ садъ,— вижу, всходить солнышко, тепло, прекрасно, зазвенели птички. «Что ли это,·—думаю,—ощущаю й въ душе моей какъ бы н'Ьчто позорное и низкое? Не оттого ли, что кровь иду проливать? Н'Ьтъ, думаю, какъ будто и не оттого. Не оттого ли, что смерти боюсь, боюсь быть уштьшъ?Н?тъ, совсЪмъ не то, совс'Ьмъ даже не то... И вдругъ сейчасъ же и догадался въ чеыъ было дело: въ томъ, что я съ вечера из-билъ Аеанасхя! Все mhe вдругъ скова представилось, точно вновь повторилось: сто-лтъ онъ передо мной, а я его бью съ размаху прямо въ лицо, а онъ держитъ руки по-швамъ, голову прямо, глаза вьщучилъ, какъ во фронте, вздрагивав тъ съ каждым ударомъ и даже руки поднять, чтобъ заслониться, не сшеетъ,—и это человекъ до того доведенъ, и это человекъ бьатъ человека! Экое преступление! Словно игла острая прошла эан'Ь всю душу насквозь. Стшо я, какъ ошалелый, а солнышко-то светить, листочки-то радуются, сверка-ютъ, а итпчкв-то, нтжчкк-то Бога хва-лятъ... Закрылъ я обеими ладонями лицо, повалился па постель и заплакалъ на-взрыдъ. И вешшншгь я тутъ моего брата Маркела и слова его передъ смертью слугамъ: «Милые мои, дороие, за что вы мне служите, за что меня любите, да и стою ли яt чтобы служить-то мне?» «Да, стою ли?» —вскочило мне вдругъ въ голову. Въ самомъ деле, чймъ я такъ стою, чтобы другой человекъ, такой же, какъ я, образъ и подобие Болйб, мне служилъ? Там, и вонзился мне въ умъ въ первый разъ въ жизни тогда этотъ вопросъ. «Матушка, кровинушкаты моя, воистину всякий дредъ всеми, за вейхъ виновата, ?? знашъ тольт ко этого люди, а если-бы узнали—сейчасъ былъ бы рай!» Господи, да неужго-же и это неправда, плачу я и думаю,—*во истину я за всехъ, можетъ быть, всехъ виновнее, да и хуже вс^хъ на св?те дю-