* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ДОСТОЕВСКШ. 663 д'Ьйствш и проступки другихъ, а попавши, простить ихъ. Вотъ за эту чуткую, любящую, кроткую душу BC'L· любили Алешу, и гдё бы онъ ни появлялся, Bcii старались сделать одно лишь ему пр!ятноо. Такъ въ доме своего воспитателя, ПолгЬнова? Алеша успелъ такъ привязать къ себе всехъ въ этомъ семействе, что его решительно считали какъ бы за родное дитя. «A между темъ онъ вступилъ въ этотъ домъ еще иъ такпхъ ю ад ен чески хъ л^тахъ. въ какихъ ни какъ нельзя ожидать въ ребенке раз-счвтллвой хитрости., пронырства или искусства заискать и понравиться, умея заставить себя полюбить. Такъ что даръ возбуждать къ себе особенную любовь онъ за-шгачалъ въ себе, такъ сказать, въ самой природе, безыскусственно и непосредственно» (стр. 20). Къ АлентЬ далее относились съ не которымъ у лаже Ме ль. По смерти Поленова, Алеша, не окончивъ гяиаазш, поаадаетъ въ доагь катшхъ-хо двухъ дамъ, родствениицъ Поленова, но на какихъ услов!яхъ, онъ самъ того не зналъ, «Характерная тоже, и даже очень»,— говорить Достоевскш,—черта его была въ томъ, что онъ никогда не заботился, на чьи средства жцветъ. Въ этомъ онъ былъ совершенная противоположность своему брату старшому, Ивану бедоровичу». Итакъ, не окончивъ гимназии Алеша идругъ собрался къ своему отцу. Послед-nia незадолго передъ тЬмъ жилъ на юге, несколько летъ сряду, где познакомился сначала, по его собственпымъ словамъ «со ашотсшн льдами, лшдками, жадиш-ками и жидеялшками», а кончилъ темъ, что подъ конецъ даже не только у жк-довъ, но и у евреевъ былъ принять». Надо думать, что въ этотъ-то пер^одъ своей жизни онъ и раз в и л ъ въ себе особенное уме aie сколачивать и выколачивать деньгу» (ibid, 29). Вернувшись изъ поездки въ родиой городъ, бедоръ ГГав-довичъ, улсс значительно состарившейся, снова предался отвратительному сладострастью. Вотъ въ это время и является Алеша, который пр1ехалъ, — повинуясь какому то безотчетному стремлешю, — чтобы войти въ жизнь родного отца. Но вскоре же по пр1езде Алеша знакомится со старцемъ Зосишю, который произведъ на него сильное впечатлёше; тогда же разыгрывается ? драма въ семействе Ка-рамазовыхъ. ? Старецъ Зосима,—центральная фагура этого романа,—личность въ высшей степени для насъ интересная, такъ какъ, съ ? одной стороны, характеристика этогостар-I ца выясняетъ и освещаетъ намъ фигуру I Алеши Карамазова, а еъ другой—знако-i мптъ насъ съ личпымъ шровоззрешемъ Достоевскаго,—выразнтелемъ взглядобъ котораго и является сгароцъ Зосима. Сперва сообщись любопытную oioграфою этого старца. Составлена она со словъ старца и уже после его смерти Алексеамъ Оедо-ровичемъ Карамазовыми Изъ нея ми узна-емъ, что Зосима родился въ севсркой губернш и былъ дворянсваго происхождения, Онъ очепь рано лишился своего отца, и на рукахъ матери осталось два сына; онъ—Знновш, и старшШ братъ—Мар-келъ. Когда Маркелу было 17 летъ, то «повадился Онъ ходить къ одному уединенному въ нашеыъ городе человеку,— разсказкваетъ старецъ Зосима ,-каьъ бы по -лятнческому ссыльному, высланному изъ Москвы въ нашъ городъ за вольнодумство. Былъ же этотъ ссыльный—немалый ученый и знатный философъ въ университете». Последствхежъ этихъ посещенш было то, что Маркелъ, уже после отъезда ученаго въ Петербургъ, оказался совершенным. атепстомъ,—приводя этимъ въ ужасъ и мать, и всехъ близкихъ. Всемъ известна история его предсмертной болезни и пол наго нравственнаго и ? ел и ri-ознаго перерождения его. «Изменилсяонъ весь душевно,—такая дивная началась вдругъ въ немъ пере&г?на! Войдетъ, бивало, къ нему въ комнату старая нянька: «дозволь, голубчикъ, я ? у тебя лампадку зажгу предъ образомъ». А онъ прежде не допускалъ, задув ал ъ даже. «Зажигай, милая, зажигай, нзвергь я былъ, что пре-тилъ вамъ прежде,- Ты, Богу зажигая лампадку, молишься, а я, на тебя радуясь, молюсь. Значить, одному Богу и молимся в. Странными казались намъ эти слова, а дать уйдегъ къ себе ? все плачетъ, только къ нему входи обтирала глаза и принимала веселый видъ. «Матушка, не плачь, голубушка, говоритъ, бывало^ много еще жить аше, много веселиться съ вами, а жизнь-то, жизнь-то веселая, радостная!» —Ахъ, милый, ну, какое тебе веселье, когда ночь горишь въ жару да кашляешь, такъ что грудь тебе чуть не разорветъ, —«Милая,—отвечаетъ ей,—не плачь,