* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Д МИТР1Е ВЪ. 447 ковъ живало всегда безвыездно въ Петербурге, и мнопе изъ нихъ проживались и проедались до сущаго разорения, а, несмотря на все, решетя своихъ делъ никакъ иногда добиться и дождаться не могли. А отъ самаго того и происходило то пагубное следств1е, что bce апелляцш въ сенатъ, по суднымъ своимъ деламъ, какъ' огня боялись.... ибо удостоверены были въ томъ, что нужно было только какому делу попасться въ сенатъ, какъ и пошло оно на безконечные века, и решены онаго не иначе, какъ чрезъ несколько летъ, дождаться было можао»; иные сенаторы «летъ по пяти сряду въ сенатъ не приезжали и не заглядывали въ оный», «лихоимство вкралось во все чины до такого высокаго градуса, что никто не хотелъ ничего безъ денегъ делать, и все вообще шло на деньгахъ и на закупанш» (Пам. протекш. врем., ч. II, 115 — 117). Трет1й департамента сената, въ который назначенъ былъ Дмитргевъ, заведывалъ делами Малороссии, Польскаго края, Лиф-ляндш, Эстляндш, Финляндш и Курлян-дш и долженъ былъ руководствоваться, кроме великороссШскихъ законовъ, Литовски мъ Статутомъ, Магдебургскимъ правомъ и другими местными узаконешями на шведскомъ, немецкомъ и латинскомъ языкахъ. Изъ всехъ этихъ узаконенш переведены были на русскгй языкъ только земское уложен ie, Литовскш Статутъ ж Магдебургское право; «но переведены едва ли словесникомъ», замечаетъ Дмитргевъ, «въверности никёмъ не засвидетельствованы, переписаны дурнымъ почер-комъ, безъ правописаюя, отъ долговремен-наго и частаго употребления затасканы и растрепаны» (Взгл. на мою жиз., 136). Прочге законы хранились въ оригиналахъ и для пользовангя ими необходимо было прибегать къ помощи иереводчиковъ, «ибо заведывавшш польскими делами не зналъ польскаго языка, а остзейскихъ провинций и Курляндги—ни немецкаго, ни ла-тинскаго» (тамъ же). Познакомившись съ такимъ положенгемъ вещей, Дмитргевъ немедленно представилъ генералъ-прокурору о необходимости проверить и исправить существующие переводы, перевести то, что еще не было переведено, и все это напечатать,но это предста-влете осталось безъ последствгй. Бретер-певъ, кроме этой неудачи, много ж другихъ непргятностей но службе, Дмитргевъ вы-шелъ въ отставку (30 дек. 1799 г.), съ чиномъ тайнаго советника, и переселился въ Москву, где купилъ себе деревянный домикъ съ небольшим/в садомъ, у Красныхъ воротъ, «и возобновилъ авторскую жизнь». Она прервалась на время частно по недостатку времени, уходившаго на хлоиотлшшя заняпя но службе, частгю, можетъ быть, и потому, что короткое царсгвовате преемника Екатерины II вообще мало было способно вдохновлять писателей. Резкая перемена отъ свободы и благодуппя Екатерининскаго времени къ строгой и крутой требовательности ея преемника поселила повсюду состоите страха, недоумевгя, неуверенности въ завтраш-немъдне и подавленности духа. Собьгпя во Фраицги заставляли принимать строггя мёры противъ наплыва револющонныхь идей, и цензурный стеснешя доведены были до крайности. «Книгопродавцы наши не получили еще ни одной книжки ны-нешннмъ летомъ», писалъ Карамзинъ Дмитриеву 6-го шля 1797 г. «Слышно, что нынепше цензоры тому причиною и что все приел анныя изъ чужихъ краевъ книги лежать въ Рижской и Петербургской таможняхъ» (пес. къ Дм-ву, 79). Диитр!евь, наравне съ другими, конечно, очутился въ такомъ же подавленному состоянш духа, прикоторомъ самостоятельная литературная деятельность почти невозможна, и посему намеренъ былъ, выйдя въ отставку, заняться переводами. Но Карамзинъ поспешилъ разочаровать его: «Я раземеядея твоей мысли жить переводами! Русская Литература ходить по Mipy, съ сумою и съ .клюкою: худая нажива съ него!» (Пис. къ Дм-ву. 95). Изъ другого его письма узнаемъ, что и тутъ главной причиной являлась тогдашняя цензура, не позволявшая переводить класси-ческихъ писателей: Демосвена, Цицерона, Саллюстгя, потому что они были республиканцы. Это заставило Карамзина даже сказать, что если бы нужда не заставляла его им^ть дело съ тинографгей, то онъ, «иоложивъ руку на алтарь музъ и запла-кавъ горько, поклялся бы не служить имъ более, ни сочиненгями,ни переводами».— «Странное дело! У насъ есть академгя, университеты, а литература подъ лавкою!», съ горечью восклицаетъ онъ (Пис. къ Др-ву, 97). И очутилась она тааъ по-