* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ГОФМАН [677 — 678] ГОФМАН чрезвычайно характерен. Это — образ тщет­ ного искателя, обреченного на трагический конец энтузиаста, лишнего человека, не заходящего своего места в жизни, смешного л несчастного неудачника среди благопо­ лучных филистеров- Каждый раз путь представителя этой породы продолжает одно и то же направление — любой из этих траги­ ческих энтузиастов стремится разорвать стесняющие его рамки обыденщины, про­ читься наверх, стать хозяином своей жизни, властвовать над судьбой, а не быть игрушкой з ее р у к а х . И каждый р а з это намерение к называется неосуществимым, энтузиаст об­ речен на гибель, и счастливый исход мы­ слится лишь в плане иллюзорном. Г . соз­ дает характерный образ искусства мещан­ ского кризиса, в этом смысле он является зачинателем, к-рого йотом, вплоть до наших дней, повторяют художники классов, те¬ ряющих свою устойчивость. Феодальный мир занимает в творчестве Г. очень значительное место. Именно здесь дается противопоставление образу обреченЕЮГО искателя, именно здесь мещанский художник подходит к изображению мира враждебного. Быт немецкого захолустного княжеского двора и крупного дворянского поместья преломляется во всех формах сагиры — от сравнительно благодушного грогеска (князь Ириней в «Биографии капель­ мейстера Крейслера») до свифтовской иронии, топящей княжеского временщика — полно­ мочного министра в . , . серебряном ночном со­ суде («Маленький Цахес, прозванный Цинэбером*), — насыщен тематикой «ужасов^ и кошмаров («Майорат», «Элексир дьявола»). Но опять уродливости этого мира поэт про­ тивопоставляет лишь иллюзорную действигельность. В этом беспрекословном призна­ нии непреодолимости, роковой власти фео­ дального мира, в этой смятенности сказалась незрелость сознания класса, выразителем которого был Гофман. Фантастика Г . получает так. обр. классо­ вую систематизацию. Она упорядочивается, несмотря н а в е ю ее кажущуюся хаотичность, если смотреть на нее, к а к на явление соци­ ально детерминированное. Причудливое, своеобразно уродливое, угловатое, дефор­ мированное искусство Г. является очень ярким свидетельством искусства становя­ щейся буржуазии, искусства, вынужден­ ного пробиваться сквозь щели затхлой фео­ дальной тюрьмы. Своеобразны лит-ые судьбы Г . В Герма­ нии — успех его в последние периоды твор­ чества, к а к занимательного беллетриста (Gespenster-Hoffmann —так воспринимает Г. и Гейне — «Die romantiRCheSchnW), быстро сменяется долгим забвением: гротескная раздвоенность задыхающегося в феодаль­ ных условиях мещанина не была созвучна ни революционным настроениям 30 —40-х гг., ни, тем менее, хозяйственному само­ довольству строящего «свою»-имвериюЧ>урж у а 6 0 — 8 0 - х годов. В этом отношении показательны попытки литературоведов (Эллингер) реабилитировать Г . как писате­ ля-реалиста. Только немецкий символизм— отражение в лит-ре упадочнических настрое­ ний раздавленной промышленным капита­ лизмом мелкой буржуазии и торгового патрицианства — и в особенности рожденный разорением и отчаянием буржуазной интел­ лигенции послевоенного периода экспрес­ сионизм воскрешают Г .-романтика и широко пользуются его мотивами (Мейринк). Не менее показательны лит-ые судьбы Г . на западе и востоке от Германии. В англо­ американской и французской лит-рах, лит­ рах стран, уже изживших феодальные формы, Г . воспринимается преимущест­ венно в плане экзотического (Дюма-отец) и кошмарного (Эдг. По). Иначе в России, где феодальные формы не были пережитком про­ шлого. Здесь понимание Г . значительно глубже (Герцен, статья о Г . в ^Телескопе»), Титульный лист а т-му изд. «Кота Мурраа формы Г . органически усваиваются в це­ лом (Одоевский — иначе освещено в труде П . Н . С а к у л и н а — «Князь В . Ф . Одоевскийъ), а отдельные мотивы нехудожествен­ ные приемы Г. продолжают жить еще в творчестве натуральной школы и дворян­ ского реализма 50 — 60-х гг.: так Гоголь