* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

СТЕНДАЛЬ [21-22] СТЕНДАЛЬ к а л ь н ы й ромаптизм. С. опирается на Шекспира в своей борьбе против отживших лит-ых канонов, восхищается страстностью и свободолюбием поэзии Байрона и т. д. Есте­ ственность, свобода, народность и другие близкие им лозунги демократического роман­ тизма и воспитали С, как художника-реалиста. Реализм С , точно так же как и реализм Бальзака, имеет много черт, условно говоря— «романтических», хотя они свойственны не только романтикам. [Здесь и необычайно сильные, потрясающие «страсти», бурные душевные двилсения, сложная, зачастую про­ сто авантюрная фабула, фабула необычай­ ных событий и трудных положений, в к-рые попадают герои, и т. д, и т. п. Не в пример поздним реалистам и писателям натуралисти­ ческой школы С- скуп на описания, па дета­ лизацию бытовых вещей и явлений. Его сдер­ жанность объясняется не презрением к реали­ стическому изображению быта и обстановки, а резкой оппозицией пышному и реторпческому описательству современных ему роман­ тиков шатобриановского типа. Но конечно реализм С.—это не тот «реализм детали», первым подлинным мастером которого был Флобер. Для его реализма прежде всего ха­ рактерно глубокое понимание общественных процессов, к-рые происходили в современной ому действительности. Романы С.—-политиче­ ские и исторические, но политическими и историческими делает их в первую очередь то, что в сложности сюжетных перипетий, в расстановке и психологической обрисовке персонажей нашли свое отражение основные противоречия той действительности, которая окружала Анри Бейля. Судьба «страстного героя», судьба Жгольеиа, судьба Фабриция— трагичны, потому что С великолепно понял то, что было непонятно его современникам— неизбежность конфликта, гибельного для «героической единицы». Именно поэтому С. является одним из тех немногих, кто в своем художественном творчестве о переврал свое время. Герои С. живут напряженно, неистово, «страстно», их требования к жизни огромны, их эмоции бурны, они резко и активно реаги­ руют на сопротивление «среды». Его Жюльен Сорель, Фабриций дель Донго, Люсьен Ле­ вей должны рассматриваться как представи­ тели буржуазного индивидуализма. Недаром С. увлекался ренессапеными темами в своих ^Итальянских хрониках», где разрабатыва­ ется та же трагическая тематика «сильных страстей». Трагическая и кровавая история семейства Чеичи привлекала его не столько экзотикой жестоких деяний, преступлений и т. п., сколько «сильными страстями» люден итальянского Возрон^депия. Здесь якобин­ ский и просветительскип гуманизм С. как бы обращается к своему первонетоку—гуманиз­ му реноссапеному. И одновременно в лю­ д я х Ренессанса ищет С- мощи п цельности характеров, которых нехватает буряту арному человеку X I X ст. Буржуазная дспствительность эпохи подъема буржуазии н возникно­ вения капиталистического общества создает характеры, индивидуальности, активно бро­ сающиеся па сгон стрлч п риск в борьбу за самоутверждение, v-л место иод солнцем (тема честолюбия у С ) . Но то ж е бурлсуазное капи­ талистическое общество, та ж е действитель­ ность ставит роковые препятствия свободно­ му проявлению личности, свободной игре ее благородных страстей. Буржуазная практика либо уничтожает лучшее буржуазного чело­ века, либо коверкает, искажает это лучшее, и «характер», «страсть», «активность» стано­ вятся злыми и вредоносными. Один из наиболее общих моментов в нон­ ет рукцни бурл;уазного реалистического ро­ мана почти па всем протяжении его истории от Сервантеса через Филдинга, через Баль­ зака и Флобера до Пруста—это противопоста­ вление «героя» и «общества», проверка вто­ рого первым, критика общества через пове­ дение героя. У С. этот момент особенно заост­ рен. В «Красном и черном», «Пармском мо­ настыре», «Люсьене Левене* существуют как бы две взаимоотносящиеся и взаимопро­ никающие, по своеобразно обособленные сфе­ ры: «сфера социальной практики» и «сфера романтического героя». Первая охватывает все многообразие и конкретность действи­ тельности, о которой в данном случае идет речь. В ней. в этой «сфере практики», опери­ руют, как в своей среде, как у себя дома, все враги главного героя, все отрицательные персонажи: здесь плетутся все интриги, здесь группируется и организуется все «сопроти­ вление среды», все то, что мешает герою реа­ лизовать свои претензии к жизни. Именно здесь и обнаруживается вся глубина стевдалевского понимания вещей и отношений эпохи. В «Красном и черном»—это дом и вся среда де л я Молей, монархический заговор и все, что с ш ш связано, характеристики полити­ ческих деятелей Реставрации и католиче­ ского духовенства, В «Пармском монасты­ ре»—это показ придворной среды, это «вен­ ценосный злодей», «просвещенный» монарх, герцог Эриест-Рануцнн, ото фискал и палач Расой, это все мерзости разлагающегося абсолютизма: безудерлашй произвол поли­ ции, продажность суда, ничтожество прессы, тирания праврггельста. В «Люсьене Левене» разоблачены аристократы, «осколки разби­ того вдребезги» мертвого феодализма; затем в романе показан Париж эпохи Июльской монархии. Здесь проходит служебная карь­ ера Люсьена, перипетии которой показывают бессилие, трусость и ничтожество министров Луп-Филиппа, раскрывают всю систему «по­ литической игры*, основанную на мошенни­ чествах, подкупах и провокации. В этом не­ доконченном романе характерна отчетливость, с к-рой осознана С. и показана читателю клас­ совая сущность Июльской монархии; в ряде сюжетных ситуации подчеркнута зависи­ мость премьер-министра от отца Люсьена (банкир Левой); цепь этих ситуаций достойно венчает великолепная сцепа аудиенции, дан­ ной королем старику Леоену. То, что может быть названо «сферой романтического героя»-— это центральное персонажи романов (в «Крас­ ном и черном»—Жюльеп Сорель, в «Парм­ ском монастыре*—Фабриций дель Донго, в «Люсьене Левевс»—сам Люсьен) со всей их молодостью, обаянием, страстной любовью к избраннице, страстным честолюбием; близ-