* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
492
Н О В И Ц К I й.
стартшй братъ Н о в и ц к а г о , Наркиссъ, быышй потомъ волынсвимъ каеедральиымъ протшереемъ, принялъ его къ себе на свое полное содержаше до окончашя имъ семинарш. Бъ низшемъ отд&Ьленш семинарш реторика преподавалась полатыпи; но ко второму году пребывания Н о в и ц к а г о въ этомъ классе прислаиъ въ Волынскую семинарш учителемъ реторики кандидате Московской духовной академш, Потемкинъ, который сталъ читать лек цш на чисто-великорусскомъ языке, какого въ Волынской семинарш до того времени не слышали. На Волыпи образованное общество гово рило тогда на польскомъ языке, а простой народе, какъ и теперь, на малороссШскомъ. Если въ училище говорили порусски, то языкъ этотъ ни по произношешю, ни по складу не былъ правильным*; говорили напримеръ въ подражаше польскому, онъ „пошолъ до домой", „его вкусила собака". И потому чисто-великорусская, до того времени не слыханлая речь производила на учениковъ сильное впечатлвше; они старались по возможности подражать произношешю своего учителя, заучивали слова и обороты речи, для нихъ совершенно новые. Пи сали же тогдашше семинаристы своп сочинешя большими округлен ными першдами съ размещешемъ словъ по латинской конструкции, въ подражаше слогу Ломоносова, какъ образцу к р а с н о р ъ ч 1 я . Русскихъ книгъ, кроме учебниковъ, семинаристы не видали. Н о в и ц к о м у въ реторическомъ классе удалось какъ-то достать сочинеше Карамзина „Письма русскаго путешественника". Онъ читалъ и перечитывал* это сочинеше, не могши достаточно налюбоваться его слогом* и тогда же пришел* к* заключен™, что если кто хочет* писать, то должен* пи сать слогом* Карамзина; иначе и писать не стоить. Когда Н о в и ц к Ш оканчивалъ классъ реторики, то въ 1823 г. въ летнюю жаркую пору вблизи монастыря, где помещалась семинаpifl, загорълся еврейский домъ, крытый соломою, какъ и друпе сосъдnie съ нимъ дома. Пожаръ сталъ быстро распространяться, усилился вЬтеръ, клочки горящей соломы переносились имъ далеко на друпе дома, между прочимъ стали падать и на монастырскую гонтовую кры шу, которая тоже быстро вспыхнула. Евреи, какъ это обыкновенно они делаютъ, не брались за тушеше и своихъ домовъ, и только суе тились, бегала и кричали „фаэръ, фаэръ"! Городскихъ средствъ про тиводействовать пожару въ Остроге тогда решительно никаких* не