* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
ТУСЛАНЪ Я ЛЮДМИЛА.
127
apifl i n mi bemol maggiore съ речитатпвомъ, Ратмира (стр. 27), контръ-адьто съ английскнмъ рожкомъ, вы званы съ Востока и гешнльно усвоены европейской музыке. Здесь каждый форшлагъ, каждое падение фразы — решительные новости въ области музыкадьваго искусства. По причине новости нотивовъ, аккоипанинентъ составлаегь какъ-бы комментарий голоса. Сначала эти иотивы могугь показаться непонятными, но впоследствии, при внимательномъ изучении красотъ пхъ рисунка, они увлекуть всехъ въ свою пользу. Здесь-то, потомъ въ балете четвертаго акта, в нако нецъ въ арии Ратмира въ пятонъ действии (контръальто и оркестръ подъ сурдину), композиторъ яяндъ наиболее смелости, оригинальности и глубокаго соображешя, какъ въ рисунке и въ аккоипаниментахъ, подражающих* поющему голосу, такъ и во всенъ ходе гармонии. Въ apiu Ратмира, сопровождаемой подражаниемъ человеческому голосу на английском* рожке, композиторъ хотелъ, кажется, выразить действие очаровашя. Этого не удавалось никому: не удалось и Глинке. Невыразимо! Не следовало и пытаться въ томъ, чтб очевидно невозможно и что, не достигнувъ цъли, въ состоянии повредить ходу и аффекту. Можно выразить последствия очарования — желание, сладострастие, бешенство страсти — и это выражено композитором* въ совершенстве, въ аллегро Чудный сонь любви живой (стр. 28). Съ этихъ словъ и сле довало начать. Это — буря страсти въ эвукахъ, вещь совершенно понятная каждому слушателю. Третий актъ, по мнению нашему, требует* самых* значительных*