* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
ГУСЛАВЪ И ЛЮДМИЛА.
121
giore ны ставит, въ ряду счастливъйшихъ музыкаль ных* вдохновений. Рисунки хоров*, сопрововдающихъ вту песнь, и весь княжеский ппръ языческаго времени, безсиертны въ тоиъ же отношении. Это, не вечеринка наполеонов ских* генералов*, а настоящий пир* сказочных* ви тязей, колоссальныхъ, невозможных* въ природ* лю дей. Ничего здесь нет* иынъшняго, иовъйшаго, мелкаго: все величественно, оригинально, старинно, и идея силы древних* «воевъ», ихъ могущества, ихъ бога тырской храбрости, осуществлена звуками съ непо дражаемым* искусством*. Отъ этого богатырсваго грунта вдруг* чудесно от деляется каватина Людмилы (стр. 6), написанная для сопрано. Какъ это тонко нарисовано! Какая обворожительнаа мелодия! Какъ легко, издали, изъ глубокой древ ности, она предвещает* нынешние русские напевы, не заключая въ себе однакожъ ничего нынешняго! Въ этой каватине, исполненной остроумия въ каждой ноте, столько девственной грусти, столько грациозной жен ской веселости, столько счаспя, надежды, шутки, иро нии, что одна она составляет* собою целую поэму. Особенно очаровательно здесь аллегро. Не гшъвисъ, знатный юань, и Поди роскошными небола mta, стро фы, который Людмила поетъ in sol maggiore Фарлафу и Ратмиру. Отвергая все условные формы, Глинка, не знаю почему, избегает* даже повторений мотивовъ: это очень художественно, но очень невыгодно для него. Повто рения мотивовъ, столь обывновенныа въ итальянских* операх*, да и у Вебера во «Фрейшюце», во-первых*,