* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

281 Кольцовъ 282 л од едкая удаль—вотъ несложные, истинно-народные сюжеты, которые К. обычно воспеваешь. У него больше Bapianifl, переживашя переданы глубже, тоньше, порывы страстьъо, краски усилены, сгу­ щены, но сущность все-таки остается та же; раз­ ница какъ бы только количественная, а не ка­ чественная. Чувствуется ясно, что въ его поэзш нашелъ свое полное непосредственное и точное выражеше безымянный народно-коллективный твор­ ческий гешй. К. смотрптъ на все окружающее пЬми же широко открытыми наивными глазами, ка­ кими смотрели поэты-творцы народной пъхни, остав­ шееся неизвестными именно потому, что не успели въ душе своей обособиться отъ массы, все переживали, какъ самъ народъ и заодно, и въ унпсонъ съ нимъ. Особая полнота ощущешя, въ которой растворяется индивидуальное «я», власть первоначальной гармошн, того синкрстическаго единства, въ которомъ Богъ, окружающая природа и отдельный человекъ взаимно и до конца пропикаютъ другъ друга, составляюсь нечто единое цельное,—вотъ что характерно для этой несложной, еще не дифференцированной души поэта изъ народа; оно же характерно и для К. Если исключить изъ ого поэзш те подражательныл стпхотворешя, где мотивы заимствованы какъ бы наспехъ у случайно попавшихся п совершевво чуждыхъ ему по духу Жуковскаго, Дельвига и Дмитриева, да еще «Думы», написавныя подъ влшшемъ кружка Станкевича, въ особенности Б е линскаго, тщетно просвещавшаго его на счетъ «субъекта, объекта и абсолюта», то насъ поражаешь именно необыкновенная объективность, полное от­ сутствие личнаго элемента. Какъ-будто его лирика новее не результата его лпчныхъ персживавШ, а онъ хотелъ лишь разсказать, какъ вообще Bcaiufl крестьлнеклй парень или девушка любить, радуется, грустить, жалуется на судьбу пли томится въ узкой сфере разъ навсегда закрепленнаго быта, iiorb, напр., отчаяше молодца отъ измены суженой: «пала грусть-тосна тяжелая на кручинную голо­ вушку; мучить душу мука-смертная, вонъ изъ тела душа просится». Или любовь, преображающая всю „ жизнь: «вместе съ милой зима кажется летомъ, горе—не горемъ, ночь—яснымъ днемъ, а безъ нея нетъ радости и въ майскомъ утре, и въ заре-ве­ чере, и въ дубраве-эеленой—парче шелковой» Любимые его художественные пгломы — сл1лше двухъ п о ш т й пли обраэовъ въ одинъ («тропетъогонь», «любовь-тоска», «грусть-тоска», «любовьогонь», «любовь-душа» - и т. д.), поражающее кон­ трасты (въ роде: «съ горемъ въ пиру быть съ воселымъ лпцомъ», «светить солнышко—да осенью». Во всомъ и везде видна натура сильная, страст­ ная, все переживающая по особенному, глубоко, до самозабвешя. И все-таки тонетъ всо личное въ первоначальной синтетической цельности Mipooiuyщешл, и песни К. становятся т и п и ч е с к и м и . Именпо т и п и ч е с к о е больше всего характерно для К. И какъ ни ярки его краски, и какъ ни велико пхъ пзобшпе—въ каждой пьесе оне новый и раэличвыл,—впечатлеше остается все то же: это чувства, вообще применимый ко всемъ и каждому, это переживашя р о д о в ы я , а не индивидуальный, не личныя. Тоскуешь ли обманутая объ удаломъ молодце, обращаясь съ мольбою къ красному солнцу, широкому полю, буйнымъ ветрамъ; причитываешь ли молодая женщина, что ее насильно выдали за немилаго; жалуется ли старикъ на свою старость, моло­ дой—на свою безталанную долю; рассказывается ли о томъ, какъ сохнешь, словно трава осенью, ретивое сердце отъ огня любви къ красной де­ вице,—словомъ, о комъ и о чемъ бы ни пелъ К., всюду передъ нами образы слитпые, лица б е з ы ­ м я н н ы й ; ихъ можно охарактеризовать лишь об­ щими чертами, въ крайнемъ случае определить по роду эанятлй или имущественному положенш—если это нужно для завязки дейсшя—но никакъ не более, не точнее, по детальнее. Весь крестьянешй быть проходишь передъ нами; въ письменной литературе К.—единственный певецъ земледельческаго труда. Онъ прекрасно знаетъ этотъ быть, всей дутого ощу­ щаешь СВЯТОСТЬ этого труда, видишь и чувствуешь всю его сложность, вникаешь въ его думы и на­ строена, во рисуешь его всегда въ т п п п ч е с к о м ъ , слитвомъ виде. У другого поэта это было бы признакомъ слабости творческихъ силъ; у К. чув­ ствуется здесь великая правда большого таланта» воспринпмающаго М1ръ такъ, какъ его восприни­ маешь народъ, крестьянство. Въ сраннеши съ устнымънароднымъ творчествомъ у К. гораздо большее pasHOo6pasie иоментовъ, переживашя кажутся углу­ бленнее; новее же каждый данный моменшь, каждое отдельное пережпваше остается общимъ, х ар актернымъ для т и п а , не дли индивидуальности. То жо младенчески наивное синкретическое единство ска­ зывается и въ,отношеши К. къ природё. Все жиз­ ненный драмы его героевъ и героинь происходить непременно на ея лоне; люди со всеми своими помыслами обращаются прежде и охотнее всего къ ней, къ ея явлешямъ, какъ къ своимъ друэьямъ помощникамъ пли препятствующнмъ противниками Ясно чувствуется, что это ве простыл метафоры, но художественный пр]емъ, но способъ заимствовали нужныхъ для даннаго случая красокъ. К. передаешь здесь, и опять-таки по народному, всю истинную близость, существующую между человекомъ и при­ родой,—ту связь, благодаря которой немыслимо про­ вести между ними какую-нибудь резкую разделяю­ щую грань, а темъ более противопоставлять ихъ. Въ полной согласованности съ природой разверты­ вается крестьянская жизнь. Но въ томъ только смысле, что пахарь зависимъ отъ нея, какъ отъ единственной своей кормилицы, и по неволе долженъ строить свой быть, повинуясь ея велешлмъ. Тутъ совместимость совсемъ иного' рода, свободвая и желанная, точно двухъ равныхъ со­ товарищей, одушевленныхъ однеми и теми же думами и идеями. Земледелецъ, его сивка, поло, которое онъ вспахиваешь, солнышко, согревающее ого землю, тучи, проливаюшдлся «на земную грудь, на широкую, слезой крупною—пролнвнымъ дождемъ», птица, летающая падъ нивой пли поющая подъ окномъ хаты, и дажо немые предметы: соха, борона, плугъ, серпъ—все это члены одной и той же семьи, прекрасно понимающее другъ друга; все они сообща творятъ сложную и сорьояную жизнь. Здесь нетъ низшихъ и высшпхъ; взаимное сочувств1е,беэсовнательное, если можно такъ выразиться, взаимное постигаше связываешь ихъ воедино. Оттого такъ наивно трогательными и глубоко­ правдивыми, — а ве только красивыми — кажутся ташя обращешя, какъ молодца къ соловью, чтобы онъ улешЬлъ въ леса его родины прощебетать душедевице про тоску его, разсказать ей, какъ безъ нея онъ сохнешь, вянешь, что трава я а степи передъ осенью. Илп чудный призывъ къ ниве: «не шуми ты рожь спел ымъ колосомъ»; ему не дли чего собирать добро, не для чего богатеть теперь: стухнули те очи ясныя, когда-то «полныл полюбовныхъ дуиъ, спишь могильнымъ сномъ красна-девнца». Или те прекрасный чисто-народныя параллели въ роде: «въ непогоду ветеръ воешь, завываешь—буйную го­ ловку злая грусть терзаешь»; интимные доверчивые разговоры съ темной ночью, яснымъ солнцемъ, съ