* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

931 БАЛЬМОНТЪ 932 по «декадентски» высказывает* убеждеше, что «одна настроеше поэта. Въ немъ зреетъ убеждение, что есть въ Mipe красота, не красота боговъ Эллады, можно уйти «за пределы предельнаго къ безднамъ и не влюбленная мечта, не горъ тяжелыя громады, и светлой Безбрежности», и тогда «мы домчимся въ не моря, не водопады, невэоровъ женскнхъ чистота. Mipb чудесный къ неизвестной Красоте». «Вдали Одна есть въ Mipe красота—любви, печали, отре­ отъ земли, безпокойной и мглистой, въ пределахъ ченья, и добровольнаго мученья за насъ распятаго бездонной, немой чистоты, я выстроилъ замокъ воз­ Христа». Въ одномъ изъ немногихъ отзвуковъ его душно-лучистый, воздушно-лучистый дворецъ кра­ на явления русской жизни онъ поетъ хвалебный соты. Какъ островъ пловуч^ надъ бурнымъ волгпмнъ Тургеневу за то, что тотъ «спустился въ неньемъ, надъ вечной тревогой и зыбью воды, я темныя пучины народной жпзни, горькой и простой, полонъ въ томъ замке немым* упоеньем*, немымъ пленяющей печальной красотой, и подсмотрел* цветы упоеньемъ безстрастной звезды. Со мною бесесредь грязной тины, средь грубости—любви порывъ дуютъ геши света, прозрачный тучки со мной гово­ святой». Полюбив* некую весьма красивую даму, рить, и звезды родныя огнями привета, огнями поэтъ самъ себе шлет* ташя укоризны: «Забыв* привета горятъ и горятъ. И вижу я горы и вижу весь Mipb, забывъ, что люди-братья томятся где-то пустыни, но что мне до вечной людской суеты, тамъ, во тьме, вдали, я заключилъ въ преступный мне ласково светят* нныя святыни, иныя святыни въ дворце Красоты». «Въ Безбрежности» и «Тишина», объятья тебя, злой духъ, тебя, о перлъ земли». Эти отголоски юности исчезаютъ въ следую­ независимо отъ пхъ крупныхъ художественныхъ до­ щихъ двухъ типично - декадентски хъ сборникахъ: стоинствъ,—самые симпатичные изъ сборниковъ Б. «Въ безбрежности» и «Тишина» — типичныхъ Въ нпхъ еще нетъ того невыносимаго ломанья темъ, что тутъ уже не только угрюмая тоска, и самообожания, которыя отталкивают* читателя но своего рода возведете тоски безсшия въ въ дальнейшихъ сборникахъ Б . п, несомненно, перлъ созданы и апоееозъ гордаго уединешя, • ро- ослабляютъ пхъ художественное значеше. Правда, ковымъ образомъ переходящаго въ самодовлеющий и здесь онъ сообщилъ читателямъ, что «сладкоэгоизмъ. Тоска принимаетъ здесь сначала форму чувственнымъ обманом* я взоры русскихъ женщпнъ полной безнадежности. Во всей природе разлита зажигал*», и даже пугает* мирных* обывателей та­ «безконечная грусть»; въ красоте заката поэтъ ви- кими признаниями: «Промчались дни желанья светлой дитъ только «догорающихъ тучекъ немую печаль», славы, желанья быть среди полубогов*. Я полюбил* и то самое радостное и светлое всемирное един­ жестошя забавы, полеты акробатов*, бой быков*, ство, которое обыкновенно такъ воодушевляет* зверинцы, где свиваются удавы, и девственность, пантеиста, ему представляется какъ «недвижимый вводимую въ альковъ—на путь неописусмыхъ видений, кошмар* MipoBofi*. Всеобщий кошмар* все задавил* блаженно-извращенных*наслаждешй».Но,въ общемъ, («И плачут*, плачут* очи, и Солнца больше нетъ, и откровенное признанье своей безспльной апатш, смешались дни и ночи, слились и тьма, и светъ». и естественное желание уйти въ светлую область мечты, «Небо и-Ветеръ и море грустью одною полны». несомненно искренни, и въ связи съ красотою формы, «Въ холоде гибнетъи меркнетъ все, что глубоко и съ чарующею легкостью стиха настраивают* читателя нежно». «Скорбь бытия неизбежна, нетъ н не будетъ въ унпсонъ — что, конечно, есть главная задача ей дна». «Беэплодно скитаньо въ пустыне земной, всякаго истинно-художественнаго произведешя. близнец* мой страданье, повсюду со мной» и т. д.). Въ дальнейшихъ сборникахъ — «Горяшия Зда­ Под* вл1яшемъ безнадежнаго лессимияма въ поэте шя», «Будемъ какъ Солнце», «Только Любовь», назревают* настроешя, наиболее характерный для «Литурпя красоты» — все_крпчитъ, начиная съ «декадентской» поэзш: сначала полная апатия, внешняго вида, съ обложекъ, то~ярко-цветныхъ, съ затемъ жажда уединешя и бегство отъ M i p a . Онъ голыми безобразными телами и другими за­ вполне свыкся съ своего тоскою: «не хочу изъ тьмы гадочно-декадентскими рисунками, то, напротивъ, могильной выходить на светъ»; его нпмало не мрачно-траурныхъ. Еще более крикливо и вычурно страшить Смерть («Уснуть, на векъ уснуть. содержание. Предупреждая работу критики, поэтъ Какое наслаждеше. И разве Смерть страшна. Жизнь самъ крайне искусственно обобщает* своп стихо­ во сто кратъ страшней». «Но кто постпгъ, что веч­ творешл. группируя ихъ въ отделы по 10—15 пьесъ ный мрактт—отрада, съ темъ вступить Смерть въ съ такими заглав1ямп: «Крикъ часового», «Отсветы союзъ любви живой»). Душевная жизнь сводится зарева», «Ангелы опальные», «Возле дыма и огня». къ тому, что «въ сердце пусто, умъ безеильный «Прогалины», «Четвероглаые стпх1й», «Змеиный немъ»; создается целая Teopifl благодетельнаго сна гласъ», «Пляска мертвецовъ», «Художникъ-дьяволъ». и 6ездейств1я («Есть одно блаженство: мертвенный «Мгновенья сл1янья», «MipoBoe кольцо» п т. д. покой»). Надо отказаться отъ всякпхъ порывашй: Здесь все пригнано къ тому, что французы назы­ «Усыпи волненья, ничего не жди»; «Въ жизни кто ваютъ 6pater le bourgeois. Передъ ошарашеннымъ оглянется, тотъ во всемъ обманется, лучше без- читателемъ дефилируетъ целая коллекция ведьмъ, разеудными жить мечтами чудными, жизнь проспать дьяволовъ-пнкубовъ и дьяволовъ-суккубовъ, вамписвою». Отсюда прямой переходъ къ апоееозу уеди­ ровъ, вылезших* пзъ гробовъ мертвецовъ, чудо­ ненной личности, знаиощей' только-себя. Болотныя вищных* жабъ, химер* и т. д. Со всею этою почтен­ лилш, «для "нескромныхъ очей недоступныя, для себя ною компашею поэтъ находится въ самомъ тесномъ оне только живутъ». Но это ихъ не смущаетъ: «про­ общенш; поверить ему, такъ онъ самъ—настоя­ никаясь решимостью твердою жить мечтой и достичь щее чудовище. Онъ не только «полюбилъ свое безпутвысоты, распускаются съ пышностью гордою бе- ство», онъ ,не только весь состоитъ пзъ «тигровых* лыхъ лилий немые цветы». Поэтъ воэлюбилъ «образъ страстей», «змеиных* чувствъ и думъ»—онъ прямой безмолвной пустыни, царицы земной красоты». Увле­ поклоннпкъ дьявола: «Если где-нибудь, за MipoM*, кает* теперь гордаго своею отчужденностью поэта кто-то мудрый шромъ править, отчего-жъ мой духъ, картина пустыннаго севернаго полюса, потому что вампиромъ, Сатану поетъ и славить». Вкусы и тамъ «лепзнь и смерть одно», потому что тамъ «то- симпатш поклонника дьявола—самые сатанинские. скуетъ океанъ безцельнымъ рокоташемъ», п «кра­ Онъ полюбилъ альбатроса, этого «морского и возсота кругоиъ беземертная блистала, и этой красоты душнаго разбойника», за «безстыдство ппратскихь не увидалъ никто». Стремление уйти отъ Mipa въ порывовъ», онъ прославляетъ скоршона, онъ чув­ конечномъ результате совершенно изменяетъ общее ствуете душевное сродство съ «сжегшимъ Римъ»