* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

731 БАЙРОНИЗМЪ 732 почву (ггредвестте группы польскпхъ поэтовъ-украиннстовъ, послужившихъ немало и Б.) въ дни борьбы съ татарами и обставивпие судьбу героя поэмы п нужный, печальный женсюй облпкъ сценами кро­ вавой сёчи и родового мщешя. Но первыя же байроничесшя творешя недавняго впленскаго студента, высланнаго въ руссше края, страстно пережпвавшаго за себя и за отечество печальную долго, Миц­ кевича, одержали верхъ надъ ВСЕМИ раннцми опы­ тами. На смену чувствительнаго, ноющаго роман­ тизма его юношескаго першда, съ мучительной ра­ ной отъ отвергнутой любви, раздались звуки, пол­ ные порывовъ и энерпн. Светлый эиизодъ ссылочнаго першда—жизнь въ южномъ Крыму—могъ еще отразиться въ достойныхъ байроновской кисти пейзажахъ «Крымскихъ сонетовъ»; но и въ нихъ, на чужбин^, сильно выступаетъ любовь къ родному на­ роду. Въ лирике же северно-русская першда ЖИЗНИ поэта эта сторона, въ связи съ мощно-развившейся работой мысли, съ глубиной грусти и неудовлетво­ ренности, носить определенный байронически! отпечатокъ. Выделяющаяся изъ ея фона поэма «Кон­ радъ Валленродъ» идетъ въ этомъ отношеши еще дальше; съ отголосками «Корсара», «Лары», «Паризины», съ вставными пмпровизащями во вкусе Байрона съ чудесными картинами природы, она сле­ дуетъ и въ обрисовке героическаго типа своему об­ разцу, но, выэвавъ изъ дальняго прошлаго время борьбы литовскаго народа съ тевтонскимъ рыцарствомъ, придаете, Валленроду преданность народной идее, жертвующую всемъ ради нея. Богатое убранство нащонально-поэтическаго замысла придало еще бо­ лее эначешя произведешю, не удовлетворявшему са­ мого автора, п определенно выказало въ немъ байро­ ниста. Те же сочувств1Я вызвали въ его дарованш неведанную до сихъ поръ силу сатиры. Рядъ петербургскпхъ стихотворешй («Путь въ Россш», «Предместья столицы», «Петербурге»», «Парадъ войскъ») блещете гражданственнымъ возбуждешемъ и гневомъ сатиръ Байрона. Стихотвореше: «Памятникъ Петра Вели­ каго», сводящее у подножхя «Меднаго Всадника» Мицкевича съ Пушкинымъ въ бесёде о будущности ихъ народовъ, увенчпваетъ этотъ циклъ. Но крайшй пределъ Б. былъ впереди. Отъ русскаго перюда его отдёляетъ путешеств1е на Западъ, жизнь въ Италш съ великими впечатлешями былого, весть о возстанш 1830 г., попытка возвратиться п начало безконечной эмпгращонной поры, после крушешя нащональныхъ падеждъ. Перестрадавъ за народъ его испыташя, Мицкевичъ внесъ въ новую часть поэмы «Дзяды» мысли, чувства, воспомпнашя, вызванныя только-что совершившимися собьтями, и отъ нихъ поднялся въ область вечныхъ, непорешенныхъ вопросовъ свободы, справедливости, на­ роднаго блага. Въ герое своемъ, политическомъ вожде и поэте, узнике въ русской тюрьме, онъ довелъ байронически! образъ до такого титанизма, какого не достигалъ ни одинъ изъ последователей Байрона; въ отважныхъ рёчахъ къ божеству, после тщетной мольбы переходящихъ въ мятежный вызовъ, эвучитъ сверхчеловеческая мощь, а въ изображенш жизни съ ея нравственнымъ падешемъ и торлсествомъ произвола сатира доходить до бай­ роновской безпощадности и презрешя. Никогда больше не достигалъ поэтъ такой высоты; онъ сталъ отдаляться къ иному творчеству, но Б., вы­ звавшей къ самобытному развитш велпшя силы, остался знаменательной порою его эволющи. Увле­ ч е т е Байрономъ разделплъ съ нимъ соперникъ въ Б. и во власти надъ умами, Словацшй. Съ еще бблыпей чуткостью ко всемъ изгибамъ байроновскаго творчества онъ далъ волю своей поэзш и въ пзображенш (смолоду) таинственныхъ, зловещпхъ отщепенцевъ отъ общества, характеровъ демоническпхъ, п въ живописи природы, и въ глубокой меланхолш, пронизывающей часто его лирику, и въ остроумныхъ отступлешяхъ-беседахъ на обшдя и современный темы (въ поэме «Беньовсшй»), и въ политической возбужденности его гимновъ и драмъ, наконецъ, въ самообороне отъ критики, не желав­ шей признать его. Лишь позднее потомство увен­ чало его, причло къ лику всликихъ поэтовъ писа­ теля, ославленнаго болеэненнымъ эксцентрикомъ,— и повороте къ Словацкому явился признашемъ силы В., его воспитавшаго. Другъ Словацкаго Красинсшй (въ «Небожественной комедш» и «Иридюне»), Гарчпнсшй, Гощинсшй (въ «Замке Каневскомъ») завершаютъ циклъ явлешй въ польской поэзш 20—40-хъ годовъ, которыя нодъ знаменемъ Байрона придали ей сильное возбуждсше, художе­ ственное и идейное, космополитическое и нацио­ нальное.—Б. руссшй почти однолетокъ съ польскимъ. Лиши ихъ распространешя сначала скре­ щивались; Вяземскш, заставь въ Варшаве сильное увлечете Байрономъ и надолго унесенный ого потокомъ, являлся какъ бы полонофпльскимъ пропагандпстомъ поэта среди своихъ лптературныхъ друзей; Байрона узнавали они и на Западе, Блудовъ—въ Лон­ доне, Батюшковъ—въ Неаполе. Въ першдъ 1817— 20 гг. возраставшей интересъ къ Байрону породилъ широкое движете, побеждавшее и старшихъ, и юныхъ, чувствптельныхъ мечтателей въ род ьЖуковскаго, и будущихъ декабристовъ, писателей и дилетантовъ нзъ общества. Заговорили журналы, стали появляться переложешя (первые опыты ихъ были въ прозе); зависимость отъ французскихъ переводовъ тяготила, побуждала узнать въ подлиннике, и сполна, творчество человека, чья личная жизнь къ тому жо изумляла, вызывала энтуз1аэмъ. Целое поколете избранныхъ ппсательскпхъ силъ вошло въ полномъ составе въ строй Б . Съ Байрономъ соединялось воэрождеше къ новой жизни творчества и мысли. Б.—это была свобода, это былъ светъ, просторъ, подъемъ личности, независимость ума, ниспровержеше старыхъ устоевъ. Для освободительнаго ро­ мантическая движешя это была могучая опора, пе­ редъ которой потускнели немецкая фантастика и чувствительность нашихъ романтиковъ. Полное усвоеше байроновскихъ идей, правда, не было до­ стигнуто. Дорогая для птальянцевъ, испанцевъ, поллковъ нащональнал идея не вызвала отклика; гнетупця руссшя услов1я не дали отразиться ни смелой политической сатире, которая не могла не возбуждать сочувств1я въ поколенш декабристовъ, ни философскому и релипозному иконоборчеству, противъ котораго возстала бы вся охранптельнаи, мракобесная дружина, стоявшая на страже добронрав1я въ александровсшя п рапшя нпколаевсшя времена—въ пору расцвета Б . Заветы байроновскаго космополитизма^ несмотря ни на что, передались, однако, русской школе; итальянское карбонарство плп греческое народное дело возбуясдалп живыл симпатш. Филэллинизмъ охватилъ приверженцевъ Байрона, отъ грузнаго, стараго Вас. Льв. Пушкина до идеа­ листа-поэта н философа Веневитинова; греко-мол­ давское возсташе Ипспланти, закипевшее передъ глазами ссыльная А. Пушкина, наполнило его лирпческимъ восторгомъ. Кончина Байрона, положив­ ш а я жизнь эа грековъ, окружила его имя ещо ббльшимъ ореоломъ велпчтя; литература поэтическихъ нскрологовъ о Байроне обогатилась русскпмъ вкладомъ. Пушкинъ («Къ морю»), Рылеевъ, Кю­ хельбекеру Веневитиновъ, Вяземсшй, М. Бестужевъ-Рюмпнъ сплетали ему венецъ безсмерш.