* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

население европейского севера России. Кроме того, по свидетельству М. Едемского, термин чудь использовался как местный маркер для обозначения отдельных лиц, части населения или населения отдельных деревень и свидетельствовал об их финском происхождении. Наряду с наименованием чудь, в Тотемском уезде Вологодской губернии, по свидетельствам того же автора, вероятно, как синоним использовались клички «мордва», «зырь» или «зыряна» и «корела», т.е. сами этнонимы различных финских народов. Один из крупнейших русских этнографов Д. К. Зеленин в работе посвященной великорусским присловьям отмечал, что коллективное прозвище чудь белоглазая имеет антропологическое значение и «очень верно и метко характеризует финский тип». Первым из ученых, обратившихся к изучению чуди, стал видный этнограф Петр Ефименко, который в 1869 г. издал в Архангельске монографию «Заволоцкая чудь». Вслед за ним изучением чуди (вепсов) занялся В. Майнов. До 1917 г. чудью обычно именовали вепсов и не случайно первый русско-вепский словарь, подготовленный П. К. Успенским и изданный в СанктПетербурге в 1913 г., носил название «Русско-чудский словарь с некоторыми грамматическими указаниями». Этноним «чудь» использовался и во время первых советских переписей населения 1926 и 1937 годов. Но далеко не всегда за определением «чудь» подразумевалась принадлежность к чуди как народу. Нередко под чудью подразумевали тех, кто вел себя не так, как местные жители, некие враждебные силы, всяческих разбойников. В этом смысле данное толкование совпадает с саамским определением чуди, которое подразумевает тех, кто притеснял саамов. В севернорусских местных преданиях сохранялась и память о неких былых столкновениях с чудью. 641