* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
139 Деятеля СССР и Октябрьской Революции. 140 Внешторгбанке и проч. Был редактором «Продовольственной газеты", газеты ,3а продналог", журнала „Продовольствие и Революция". Теодоровнч, Иван Адольфович (автобитрафия). Я родился в 1875 г в г.Смо ленске в польской семье, в которой жи ли очень богатые повстанческие тради ции. Дед мой, Степан Иванович Теодо ровнч, играл активную роль в восстании 1831 г.: о нем много и охотно расска зывал нам, своим внукам. В восстании 1863 г. участвовали как мой отец, так и два брата моей матери, Антоний и Лев Шпигановичи. Антонии был сослан в Сибирь, а Лев—на Кавказ. Мать моя была горячей националисткой, обожала Мицкевича, и с ее слов я еще в раннем детстве знал наизусть почти всего „Па на Тадеуша", это евангелие польской националистической скорби. Я научился ненавидеть русский царизм, его чинов ников и военщину, но все же из меня не вышло польского патриота. Причиной тому были след. обстоятельства. Когда мне было лет 5 отроду, отец мой, круп ный железнодорожный служащий, со шелся с другой женщиной и покинул семью в шесть человек детей {я был предпоследним). Мать моя, гордая поль ка, отказалась принимать какую бы то ни было помощь от отца, и наша семья очутилась в сетях крайней нищеты. Мно гие годы мы жили на бюджет в 15—20 рублей в месяц, которые зарабатывала мать шитьем и стиркой белья. Мы по селились в одной комнате на отдален нейшей окраине г. Смоленска. Грязные переулки, обомшелые, покосившиеся ла чуги, заселенные самой подлинной го родской беднотой —вот где протекло мое детство вплоть до окончания гим назии- Я был очень живым, подвижным и впечатлительным ребенком и очень скоро сблизился и сдружился с обита телями Рыбацкой улицы и Тыртова пер. Уличные ребята стали моими лучшими друзьями, а их отцы, ремесленники и рабочие кожевенных заводов и махо рочных фабрик—непререкаемыми для меня авторитетами. Полусознательно я сравни вал этих бедняков с другим обществом, именно польско-шляхетским, отдельные члены которого продолжали знакомство с моей матерью. Сравнение выходило не в пользу последних. Разумеется, все это предопределило мой позднейший жизненный путь. Когда я поступил в гимназию, я остался верен своей улице и не сближался с детьми губернских верхов, учившимися вместе со мною. Вскоре под свои непосредственные жи тейские впечатления и переживания я подвел некоторый теоретический фун дамент. Моими товарищами по гимна зии были братья Клестовы, тоже члены нашей уличной компании (один из них известный партийный работник Н. С. Ангарски Й-Клестов). Их отец имел книж ный магазин и библиотеку для чтения, а в квартире у себя, в особой комнате, он хранил огромное количество какихто книг, которых, как мы слышали от него, нельзя было держать в библиотеке. Я был в четвертом или пятом классе, когда мы отдали себе отчет в том, какое со кровище представляли собой таинствен ные книги. Это были полные комплекты „Отеч. Записок", „Соврем.", „Русск. Сло ва", „Дела",„Слова" и т.д. С юношеской яростью набросился я на эти книги. К окончанию гимназии я уже достаточно хорошо знал Чернышевского, Добролю бова, Писарева, Шелгуиова, Зайцева, Русанова, Валентинова, И. Кольцова и др. Из их литературного наследства я сделал один очень определенный вывод: надо жить и работать только для тех, кого я узнал и полюбил на своей „ули це". Правда их жизни в моих глазах была теперь подтверждена авторитетами науки и публицистики. Стенографиче ский отчет о деле первого марта озна комил меня впервые с тем, как работа ли и боролись. Словом, уже в послед них классах гимназии я почувствовал ясно, что мой грядущий путь—это путь „профессионального революционера". Так синтезировались в душе подростка влияние повстанческой традиции, сбли жение с городской беднотой и воздей ствие революционной литературы 60-х— 70-х гг. На этой почве разразился мой пер вый жизненный удар: увольнение из смо ленской гимназии. Во время экзаменов на аттестат зрелости в выпускном сочине нии по русскому языку я обнаружил знакомство с дарвинизмом и социализ мом. Это всполошило педагогический со вет, и последний решил: аттестата зре лости не давать и из гимназии исклю чить. Но так как я учился очень хорошо, то добавили, что не будут ставить пре пятствий к переводу в другую гимназию. Мне удалось это сделать и, потеряв год, я поступил в московский университет в 1894 г- на естественный факультет. К этому времени относится мое первое знакомство с нелегальной марксистской литературой. Я уже раньше знал Лассаля и Маркса поЗиберу по его полемике с Чичериным, но решающее значение для моего мировоззрения сыграли „Наши разногласия" Плеханова, которые были случайно добыты гимназическим круж ком от одного бывшего народовольца.