Главная \ Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Социализм \ 451-479

* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
АВТОБИОГРАФИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ 70—80 гг. 628 никаких намеков на зарождение революционной самодеятельности. Прихо дилось постоянно упираться в одно и то же: „Не нами это началось, не нами и кончится!" Отсутствие желательных в революционном отношении результатов приписывала я своему неуменью подойти к делу, неопыт ности и, чувствуя полную неудовлетво ренность, подумывала уехать в Питер по учиться и позаимствоваться знанием и опытом других. Но поехать самой в Питер не пришлось, а повезли меня туда жандармы. В первый год моего учительства был у меня выдающийся по своим умственным спо собностям мальчик—калека, без ног до колен, лет 15—16, очень серьезный; в течение года он перечитал почти всю мою библиотечку. Я видела, что для крестьянского хозяйства он не годится, как работник, а в то-же время хотелось, чтобы он не выходил из этой среды, был материально независим ни от кого, а был бы полезным членом для деревни; потому я решила отдать его учить ся сапожному ремеслу, для чего увезла его в Вятку и поместила за плату к сапожнику для обучения. При отправке снабдила его книгами. Сначала читал он их сапожнику, а мало-по-малу образовался у них маленький кружок человек в 5—6, и они по вечерам долго засиживались за чтением. Потом стали давать книги желающим и на дом, и, таким образом, один из читателей получил на руки для переписки революционный песенник, который и снес в жандармское управление. В результате—обыск у сапожника, арест его и моего ученика, а потом, 12 мая 1875, г., обыск у меня и арест. Арест мой произ вел большое впечатление на крестьян; бли жайшие из них по месту жительства стол пились около экипажа при отправке, и женщины, как более экспансивные, плакали, а одна из них причитала: „И кто эго под тебя колеса-то подкатил!" В тот-же день повезли в Вятку. Посадили меня в оди ночку Вятской тюрьмы, где сидело уже несколько арестованных в связи с ареста ми чайковцев в Питере. Сидели там и мои близкие знакомые—Марья Егоровна Селенкина и Михаил Павлович Бородин и др. Сидели мы без прогулок (не было такого укромного места, как думало начальство, где бы нас могли не видеть ни уголовные, ни политики), и только раз в месяц водили в баню. Протеста по этому поводу не уст раивали. По собственному настроению ду-маю, что и другие относились так же пото му, что тюрьма заранее представлялась нам как .каменный мешок" со всяческими ли шениями и, попав туда, ничто не должно бы ло быть неожиданностью; считали все в порядке вещей, а нужно было, напротив, стараться не показать врагам, что лишения эти чувствительны, „не раскисать". Не вы пускали даже в уборную. С внутренней | ВЛЯЛОСЬ стороны двери камеры был приделан ящик, в который было вырезано отверстие в двери из коридора, и вставлялось туда ведро. Бородин сидел в том-же корридоре, но между нами были пустые камеры, и мы не перестукивались, а Селенкина сидела в кор пусе напротив, во 2-м этаже. Ее окно было видно через внутреннюю стену двора, и мы переговаривались с нею знаками по тойже системе, как и перестукиваются. Вскоре после моего ареста их выпустили на пору ки до окончания дела. Арестовали меня с несколько копейками в кармане, и первое время пришлось си деть исключительно на арестантском пайке, пока товарищи с воли не устроили мне передачу. На обращение моих приятелей к моему отцу о том, что мне нужна, по их мнению, материальная помощь, отец ответил: „Пусть посидит так, как есть, авось образумится!" В атом он искал влия ния на изменение моего направления. Брат мой в то время был в Одессе студен том Новороссийского университета юриди ческого факультета и находился на полном содержании отца. Просидела я в Вятской тюрьме немного более года, и в это время отец несколько раз был в Вятке, приезжая за сестрой на каникулы, которая училась уже в епархиальном училище, и привозя ее обратно, но ни разу ни слова даже не написал мне, а каждый раз приходил в тю ремную церковь к обедне, брал просфору и присылал мне ее с тюремным священ ником: „Батюшка вам шлет свое благосло вение и просфору!" Вот и все. Зато мать добилась свиданья со мною, хотя это и было сопряжено для нее с не малыми трудностями, так как нужно было просить разрешения на свидание у проку рора Казанской Судебной Палаты. Мать моя была почти неграмотная, читала елееле, а писать совсем не умела, но женщи на очень энергичная, умная. На свидании со мною не было ни слова упрека с ее стороны, но она сильно волновалась, пла кала и наивно говорила: „Иди на волю, а я здесь останусь вместо тебя!" Увидела я ее сильно изменившейся за время моего сиденья (это было к концу года после аре ста); Похудела сильно, постарела. Книги присылали мне товарищи с воли. В конце мая или начале июня 76-го г, меня отправили на почтовых (железной дороги не было) с 2 жандармами в Питер через Нижний-Новгород. Через 3-е суток были в Нижнем, так как останавливались дорогою только, чтоб переменить лошадей и поесть. В Питере привезли в Дом предварит, заключ. Там сидела А. Д. Кувшинская. Она сейчас же узнала о моем прибытии, при слала через надзирательницу привет, раз-