* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
497
,
м.
Ф Р О Л Е Н К О .
498-
питания, в результате чего стол их был значительно улучшен. Такой факт сразу поднял в глазах солдат авторитет Нечаева, чем он не преминул воспользоваться, ко нечно, в полной мере. В конце 1882 г. приговор вошел в за конную силу, и я был переведен на каторж ное положение в томже Трубецком бастионе. В последних числах апреля 1883 г. меня перевезли в Дом предвар. закл., где в тот же день меня обрили и заковали в кандалы. 1-го мая 1883 г. меня отвезли на вокзал и присоединили к большой партии, в состав которой входили все осужденные по на шему процессу. Остальная масса состояла из высылаемых административным по рядком. Особое место занимал Михаил Никола евич Чикоидзе, судившийся по процессу 50 и затем бежавший из Киренска. В Пе тербурге он погуЛял немного и теперь вновь высылался в Сибирь. Легко и близко я сошелся с ним, и всю дорогу до Иркут ска мы не разлучались. Из административ ных с нами были Мартынов, Лебедев, Романенко, Лавров, Лапицкий, Орлова, Ма каренко и др. В Москве к нам присоеди нились осужденные в 1883 г. по одесскому процессу — Майер, Дзвонкевич, Матвеевич, ДреЙ, братья Надеевы, Голиков, Ф. МореЙнис и др., а из Киева — Геккер. Получи лась очень большая партия, с которой я и двинулся в дальний путь. От Томска до Иркутска мы шли этапным порядком, на что потребовалось три ме сяца. Из Иркутска на Кару я был отпра влен на почтовых в сопровождении двух жандармов, куда и приехал в декабре 1883 г, Здесь я нашел только одного старого зна комого—Зунделевича, остальную же массу в громадном большинстве составляли южане. Срок моей каторги окончился в марте 1886 г., и я был отправлен в Якутскую обл. Путь от Кары до Иркутска вместе с четой Ястремских прошел уже этапным порядком с обрат ными' партиями. В Иркутск мы добрались только в июне месяце. Дальнейший путь я опять совершил индивидуально в сопро вождении двух нижних чинов Иркутск, резервн. батал. Старшой купил на Лене лодку, в которой мы и совершили плавание по Лене почти до самого Якутска. В начале октября месяца я был водворен в 3-й Балагурский наслег Батурского улуса. Здесь я вскоре нашел себе учеников, которые и заполнили мое существование почти на все время моего пребывания среди якутов. Кро ме педагогической деятельности, я зани мался в последние годы и земледелием, но в очень ограниченном размере. В 1893 г. я с товарищами Надеевым и Самойловым выехали на своих лошадях в Иркутск. До рога была очень медленная и трудная. Со рокаградусные морозы донимали нас очень
сильно. В начале марта мы добрались до Иркутска, где и продали своих коней, а сами начали устраиваться на житье. Я устро ился сначала на Сибирском тракту, а затем на постройке Забайкальской жел. дороги, В 1902 г. я выехал в Россию и с большим трудом устроился на житье в г. Ставрополе-Кавказ., где и проживаю до сих пор. Фроленко, Михаил Федорович. *) Родился в ноябре 1848 г. в г. Ставрополе Кавказском на Третьей Солдатской Сло бодке (Ольгинская ул.) в собственном доме. Мой отец, Федор Тимофеевич Фроленко, прослужил 25 лет в солдатах и, дослу жившись до фельдфебеля, отказался под конец от первого офицерского чина, да бы не продолжать службы, вышел кандида том в отставку и женился на моей матушке в пожилых годах. Он умер, когда мне бы ло не более 7—8 лет. Я его мало помню, так как он не вмешивался в мое воспита ние. Зато матушке я обязан всем все цело. Дочь также отставного унтера, она с шести лет попадает в чужие люди, но, к счастью, на первых порах ее хозяевами оказываются, видимо, хорошие интеллигент ные люди, и они прививают ей и разви вают в ней более разумное, более человеч ное, нравственное отношение к людям-, к детям, к мужу. Она, не будучи даже гра мотной (грамота ей совершенно не далась), оказывалась потом в моральном и умствен ном отношении много выше окружаю щих, стоявших куда выше ее по своему положению и образованию. Так, в отношении к детям у нее был определенный, глубоко впитанный прин цип—не бить, не кричать на детей, а действовать на них лаской, словом, уго вором, и у нас никогда нельзя было слы шать того, что творилось у наших бли жайших соседей—одной подполковницы, где то и дело наказывали детей. За все детство я понес лишь дважды наказание. Однажды это было весной и вышло из-за новых сапог, которые для нас составляли большую ценность, ибо матушка после смерти отца получала лишь 28 руб. в год, т.-е. 2 р. 33 к. в месяц, а на такую сумму не раскутишься, и ей приходилось много работать, дабы иметь возможность суще ствовать. Так вот весной, когда по улицам бежить талая снеговая вода, я в новых сапогах, увлекшись постановкой водяных мельниц на ручьях, сильно загрязнил и измочил свои сапоги. Заметив это, матушка позвала меня в комнату, заставила снять, их, положить сушить, а затем велела лишь просидеть несколько часов в комнате. Она
*> Автобиография Москве. написана и октябре 1925 г. п.
