* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

451 АВТОБИОГРАФИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ 70—80 ГГ. 452 такая книжка зовется „пропаганда", и что он ее читал. Хотя я и сомневался, чтобы он что-либо подобное мог читать, тем не менее меня это еще больше взвинтило и не давало покоя. Я брал каждую попав­ шуюся книжку и прочитывал ее в надежде, авось, нападу на эту самую „пропаганду" и тогда узнаю, в чем дело. Читал, что по­ падалось. Поэтому, бывало, читаешь и ни­ чего не понимаешь; но думалось, что дальше, может быть, будет понятнее. Заберешься, бывало, под верстак в укромный уголок, что­ бы хозяин не увидел света в окне. Попа­ дались книжки, которые я с удовольствием прочитывал; но попадались и такие, что я ее читаю, а веки закрывают мне глаза. Первая книжка, которую я с величайшим удовольствием прочел, была; Эркмана-Шатриана „История одного крестьянина",—но это было уже много позже. При моем сильнейшем желании добиться, „кто они и за что их судят",—очень заинте­ ресовал меня разговор моего хозяина с его знакомым о парижских коммунарах (мой хозяин во время Парижской Коммуны жил в Париже). Из этого разговора я только понял, что и там тоже есть какие-то люди, которых преследуют за что-то. В школе рисования Одесского О-ва Изящ­ ных Искусств, по четвергам и вторникам, вечером, а в воскресенье —днем, можно бы­ ло учиться бесплатно. В один из таких дней я увидел между учениками совершенно взрослого и, повидимому, рабочего чело­ века. Молчаливый, серьезный, даже казав­ шийся суровым, он очень хорошо рисовал и лепил из глины, и всем этим на меня произвел сильное впечатление: „простой рабочий, а как хорошо рисует и лепит" Очень уж он пришелся мне по душе. Как-то раз мой урок рисования не выходил у меня. Я набрался храбрости и обратился к нему за пояснением. Оказалось, что это добрей­ шей души человек: он толково, внятно, тихо и как-то особенно мягко объяснил мне все мои затруднения. Я был так очарован и в таком восторге, что не хотелось даже отхо­ дить от него. При дальнейшем знакомстве я узнал, что он рабочий, резчик по дереву, и зовут его Макар - Тетерка; но в данное время он без работы. Впоследствии ему представилась возможность поступить к нам лепщиком по гипсу. Работая в одной ма­ стерской с М. Тетеркой, я заметил, что он подружился с одним из мастеров, с ко­ торым я в это время жил в одной ком­ натке при мастерской; разделяла нас зана­ весочка из какой-то тряпки. Раньше, когда мой соквартирант доставал какую-либо кни­ жонку, то давал и мне прочитывать, а тут почему-то начал прятать под подушку. Меня заинтересовало: почему это он пря­ чется, и почему они всегда шопотом раз­ говаривают. А вдруг эти книжки и есть та самая „пропаганда", за которую, как мне говорили, арестовывают и судят. Долго меня мучило любопытство; но всякому терпению бывает конец: я убедил себя, что здесь нет никакого преступления;, если я возьму эту книжку: что бы там ни писалось, я давал себе клятву, что никому-никому, ни единой душе об этом не скажу. И раз, когда мой соквартирант ушел из дому, я взял из-под подушки маленькую бро­ шюрку, насколько мог скорее прочел ее, и... ничего не понял,—вероятно потому, что я волновался, спешил и прыгал со строки на строку. Но я на этом не успокоился и стал при каждом удобном случае загля­ дывать под подушку. Таким образом, я про­ чел „Копейку", „Сказку о четырех братьях ' и т. д. Понемногу я начал разбираться: в них говорится о рабочих и хозяевах, о бедных и бо­ гатых, почему одни бедные, а другие богатые, и так далее. Постепенно я начал заговари­ вать с Тетеркой на эту тему. Первое время он больше слушал, чем говорил, и лишь кое-что объяснял. Видно было, что он все еще смотрит на меня, как на малыша. Когда же он увидел, что я не на шутку интересуюсь этим, то начал испытывать меня: „А знаешь, что за это арестовывают и ссылают в Сибирь и даже в каторгу" и т. д.; но когда увидел, что все эти ужасы меня не пугают, мой Макар Васильевич заговорил иначе и начал давать кое-что чи­ тать. Только после долгих испытаний в конце 1876 г. он ввел меня в гор. рабочий кружок. В это время были еще кружки: „вокзальскиЯ", „интеллигентский" и кружок „Ивановцев" во главе с Иваном Горяиновым („сапож­ ная коммуна"). — Революционная деятель­ ность моя, если можно так ее назвать, была кратка и незначительна: я не успел по­ явиться на свет, как был изъят. До поло­ вины 1878 г. в Одессе не предпринималось никакого крупного дела.. Вся наша деятель­ ность того времени заключалась в пропа­ ганде среди рабочих, крестьян и солдат, организовывались в кружки, развивались, учились и т. д. У себя, в мастерской, я не решался заниматься пропагандой: во-1-х, я еще ученик-мальчик, а значит, „млад еще учить уму-разуму мастеров"; во-2-х, для нашей мастерской достаточно было и одного Тетерки, тем более, что рабочих было всего 5—б человек. Поэтому я после „ша­ баша" работы, в субботу вечером или в воскресенье утром, отправлялся к себе в де­ ревню для пропаганды среди крестьян; ко и тут я оказался не авторитетен, по той же причине, хотя я не унывал и доказывал правильность своих рассуждений. 1 Впоследствии дом моих родных был скла­ дом нелегальной литеатуры, в особенно­ сти перед процессом Ковальского и др. когда предполагались демонстрации, зна­ чит, и аресты. Во второй половике 1878 года г