* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

295 АВТОБПОГРаФВН РЕВОЛЮЦПОПНЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ 70 —80 гг. 296 чику-штундисту, где меня приняли очень хорошо, и где я провела несколько дней. Тем временем Хр. Гринберг заявила своему отцу, что тоже уйдет из дома, если он не отпустит ее добровольно, и тот согласился на ее отъезд в Одессу, дав ей небольшую сумму денег Мы вместе приехали в Одессу. Сав. Златопольский направил нас на квартиру Коваль­ ского, впоследствии казненного за воору­ женное сопротивление полиции. Ковальский жил в своего рода коммуне (Виташевский, Свитыч, Кленов, Афанасьева и др.), где мы были приняты по-товарищески и очень ра­ душно. Они предложили нам поселиться с ними, но мы боялись их стеснить и по­ спешили нанять себе на деньги, которые были у Хр. Гринберг, комнату и стали учиться сапожному ремеслу в мастерской, на которую нам указал Ковальский. А че­ рез несколько дней после того, как мы ушли от Ковальского, туда пришли с обыском. Было оказано вооруженное сопротивление, и если бы мы были там, то, освободившись от одного заточения, попали бы в другое. Мы должны были жить очень экономно: покупали только хлеб, кажется на 12 коп. в день, делили его на три части, две из которых съедали дома за утренним и ве­ черним чаем, а одну—когда пили чай в ма­ стерской. Обедать же мы совсем не обедали. В мастерской мы проводили весь рабочий день и довольно скоро усвоили процесс изготовления ботинка, но руки долго еще нам плохо повиновались—мы знали, как делать ботинки, но нам не удавалось делать хорошо и скоро. Когда средства наши стали подходить к концу, хозяин нашей мастерской напра­ вил нас в другую мастерскую, собственник которой принимал учеников, давая им за работу стол и квартиру, а хорошо рабо­ тавшим кое-что приплачивал. Это был на­ стоящий эксплоататор, жестоко обращав­ шийся с учениками. С нами он был, однако, относительно вежлив. Он отвел нам темную каморку, в юторой мы спали, а за работу давал горячий обед, от которого мы давно уже отвыкли. Поработав некоторое время в этой ма­ стерской, мы решили, что сможем уже за­ рабатывать деньги сами, наняли комнату и стали брать заказы. Но работали мы очень еще медленно, заказов было немного, и мы зарабатывали так мало, что у нас хватало денег лишь на оплату квартиры, хлеб и чай, а обедали мы лишь раз в не­ делю. Брали мы по одной порции борща за 12 копеек. Во время процесса Ковальского у здания суда ежедневно собиралась довольно боль­ шая толпа из людей, сочувствовавших под­ судимым и интересовавшихсяделом, среди ко­ торых были, конечно, и мы. Когда вынесли приговор, среди ожидавших начались крики, возгласы возмущения, и получилась в своем роде демонстрация. Полиция разгоняла и аре­ стовывала собравшихся, но мы ушли благопо­ лучно. Однако, через несколько дней к нам пришли с обыском. У нас ничего не нашли, кроме сапожных инструментов, и оставили нас на свободе. В конце 1878 г. мне поручили вести сно­ шения с жандармом, который был распро­ пагандирован. Он приносил нам записки от заключенных, сидевших при жандармском управлении. Со всякими предосторожно­ стями он еженедельно являлся к нам на квартиру в течение нескольких месяцев, пока не кончился срок его службы. В на­ чале 1879 г. у нас заказов на сапожную работу было особенно мало, и я поступила работницей на канатный завод, где мне пришлось вить веревки. Я получала сорок копеек в день. На заводе я много узнала о жизни такого, чего не знала раньше—не­ которые работницы приходили часто с си­ няками на лице и рассказывали о том, как гуляли по ночам. Больше всего меня тя­ готило то обстоятельство, что перед уходом с работы нас ежедневно обыскивали, чтобы выяснить, не крадем ли мы мыла, которое выдавалось для намыливания канатов. В это время мне предложили вести сно­ шения с тюрьмой. Был надзиратель, кото­ рый за 2—3 рубля в неделю передавал письма заключенным. Я встречалась с ним в условленные дни по вечерам в трактирах, и за чаем он передавал мне записки из тюрьмы, а я ему записки в тюрьму. Среди сидевших в тюрьме были Лизогуб, Давиденко, Чубаров и другие. В конце лета 1879 г. их судили в Одессе, при чем пять человек—Лизогуб, Виттенберг, Логовенко, Чубаров и Давиденко—были приговорены к повешению. Приговор этот произвел на меня потрясающее впечатление, тем более, что среди приговоренных был Виттенберг, к которому мы были очень привязаны. Казнь должна была совершиться публич­ но, и я почувствовала, что не могу оста­ ваться в этот день дома, а должна прово­ дить Виттенберга на смерть. То же самое испытывали и многие друзья. Мои друзья были против моего присутствия на казни и отказались взять меня с собой: они боя­ лись, что женские нервы не выдержат та­ кого зрелища. Я пошла одна, и мои нервы подчинились моей воле. На месте казни я застала громадную толпу. Вместо пяти виселиц я увидела лишь три: оказалось, что Виттенберг и Логовенко отправлены для казни в Николаев. Но домой я не ушла. Помню, как вдруг близ меня раздались голоса: „везут, везут". На платформе, за­ пряженной парой лошадей, стояла скамейка: на скамейке сидело три человека спиной к лошадям. На груди у каждого была дос-