Главная \ Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Социализм \ 201-250

* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
163 АВТОБИОГРАФИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ХЕЯТЕ2Е& 70—80 ГГ. 164 осталась в Доме предварительного заклю чения—.курортом Д. П. 3." назывался он между заключенными-до 28—29 октября. Амнистия меня не коснулась, я без малого две недели оставалась одна в Д. П. 3., и только настойчивый напор „Всесоюза" (Союз Союзов) раскрыл мне двери тюрьмы. Я вышла тогда, когда самый высокий вал революции 1905 г. пошел на слишком за метную убыль. Впрочем, Совет Рабочих Депутатов, возглавляемый Носарем-Хрусталевым, еще существовал, но и в нем уже была заметна щерба. В президиуме ярко выделялась Вера Засулич, всегда востор женно встречаемая рабочими. Появление упадка революционного настроения резче всего сказывалось в окончательном провале третьей забастовки и, наконец, в непри остановке поездов по Николаевкой дороге, когда шла отчаянная битва на Пресне. Волна пошла на низ, — это ясно было, ее понижение отражалось на каждом. С нера достным настроением я с сестрой уехала из Петербурга в деревню. Из Москвы шел первый выпущенный после восстания поезд, при самой тяжелой обстановке. Всюду ще тиной блестели, штыки, сновали, громыхая саблями, офицеры. Личные обыски на вок залах и в поездах тогда прекратились уже. Полное усмирение Пресни вызывало у об щества глубочайшее презрение к „героям внутренней победы'. В вагонах стояла жут кая тишина, перепуганный пассажир угрюмо молчал. На станциях носильщики, весь низ ший персонал скоплялись в тесные кружки, шопотом обмениваясь о чем-то важном и значительном, при этом печально качали головами. На станции Голутвино по Рязан ской ж. д. не смолкли еще звуки залпов: там кончались расстрелы, без разбора, каж дого, на кого указывал перст негодяя. В Саратовской губернии, куда мы при ехали, я принимала пассивное участие в выборах в 1-ю Думу 1906-го года. В 1907 году начальство вспомнило обо мне, намеревалось предать суду за побег из Сибири. Полиция явилась к Влад. Галакт. Короленко, в семье которого я тогда жила, чтобы подвергнуть меня аресту, но, заметив сделанный мне знак, я ушла черным ходом,— несомненно было, что за побег назначат трехгодичную каторгу. На этом пока остановлюсь. О жизни и работе уже при новом общественном строе вряд ли есть надобность сейчас говорить. Ковалик, Сергей Филиппович *). Я родился 13/25 октября 1846 г. Отец мой, сын казака Полтавской губ. Зеньковского уезда, кончил военную школу в Пе*) Автобиография написана в декабре 192S г. в Минске. 26/IV—[926 г. С. Ф. скоропостижно скон чался от яртерио-склероза, который давно страдал. тербурге, был патриотом и „верноподдан ным", тем не менее обскурантом он никогда не был и ко всем реформам, включая и освобождение крестьян, относился сочув ственно. При выходе в отставку он купил неболь шое имение в Могилевской губернии Че рнявского уезда, в котором числилось около 100—150-ти душ крепостных кре стьян. Крестьяне, вообще, относились к не му довольно хорошо. Мать моя умерла от родов, когда мне было всего два года, так что до своего поступления в корпус в 1856 г. я был исключительно на руках отца—ни матери, ни бабушки я не зиал. Отец мой тоже от носился ко мне мягко и любовно, никогда не бил меня, и по времени, когда я рос, я представляю собой редкий экземпляр чело века, которого ни разу в жизни не косну лась чужая рука. Даже в корпусе как-то случилось так, что меня ни разу не высекли и не побили ни начальство, ни товарищи. Мне пришлось провести в кадетском кор пусе, до преобразования, семь лет и один год, после преобразования, в военном учи лище. Корпус, в который я поступил, все время странствовал — его переводили из одного города в другой. Он назывался сперва Брестским, по месту своего нахо ждения, затем Александровским-Брестским и, наконец, просто Александровским. Я при ехал в корпус, когда он находился в Мо скве, затем нас перевели в Вильно и в 1863 г. в Петербург. В это время происхо дило преобразование корпусов в военные гимназии с выделением двух специальных классов во вновь открываемых военных учи лищах, куда я и попал. При моем посту плении в корпус, там держалась еще не нарушимо старая „николаевская" дисципли на. Воспитатели были большей частью мало образованные офицеры. По субботам наз начались сечения розгами за неуспехи в науках и разные проступки. Особенно сви репым мы считали командира младшей (неранжированной) роты, шведа Гренквиста. Года три он допекал нас, как мог, но по том с ним произошла какая-то радикаль ная перемена—он стал самым гуманным изнашего начальства. Повидимому, и его кос нулись веяния будущих шестидесятых го дов. В детских годах я не был шаловлив. Ротный командир почему-то не издевался надо мною, а товарищи относились ко мне хорошо и не требовали моего непременного участия в их проделках. В корпусе, во время нахождения его в Бресте, было мно го кадет поляков. С переездом в Вильно опять стало поступать несколько больше поляков, чем в Москве, так что в общем число их равнялось числу русских кадетов. Обе национальности хорошо сжились ме жду собою, так что между ними никаких