* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

129 If. И. ДРЕЙ. 130 ренберг и др. Но от всех этих городов и их достопримечательностей у меня осталось мало в памяти. Гораздо большее впечатле­ ние произвели на меня маленькие сельские города, которые мы посещали, с их зеле­ ными Aniagen и садами. Это детское впе­ чатление оказалось таким прочным, что, когда, около 30 лет спустя, уже после воз­ вращения из Сибири, я вместе с женой ехал в южную Германию, я ей характери­ зовал ее, как один цветущий зеленый сад. Очень яркое впечатление осталось у меня от маленького городка Heidingsfeld'a возле Вюрцбурга, родины моего отца. Мы целый день пробродили по городку, и отец все время делился с нами воспоминаниями о своем детстве и юности. Посетили дом, где он родился и вырос. Осенью мы вернулись в Россию, и я опять стал ходить в гимназию Ставилло. Когда мне минуло 14 лет, отец решил перевести меня в казенную гимназию, но у Ставилло я успел приобрести не очень много знаний, особенно по древним язы­ кам, и мне для подготовки взяли учителя. Я с ним прозанимался целый год и только в 15 лет попал в четвертый класс казенной гимназии. Здесь я почувствовал себя в со­ вершенно другой атмосфере и под ее влия­ нием стал сам быстро меняться. В казенной гимназии не было и следа того снисходи­ тельного и доброжелательного отношения, к которому я привык в гимназии Ставилло. У Ставилло на нас смотрели как на детей: о нас заботились, к нам присматривались, нас щадили. Здесь все было иначе. Здесь господствовал сухой, казенный формализм; здесь на нас смотрели, как на существа, глубоко испорченные, которые можно испра­ вить только сильно-действующими сред­ ствами. Такими средствами признавались: единица, карцер и исключение из гимназии. Я очень скоро ощетинился и стал отно­ ситься враждебно и к гимназическим по­ рядкам и к учителям. Та голубая дымка, которой раньше были окутаны для меня учителя, стала быстро рассеиваться, и я разглядел сквозь нее, что учителя далеко не совершенство. Я стал замечать, что они часто несправедливы и мелочно-мстительны. Из скромного, воспитанного по-немецки мальчика, которому постоянно внушали, ^то он должен быть „artig", я превратился в буйного, дерзкого гимназиста. Отцу по­ стоянно приходилось выслушивать жалобы гимназического начальства на мое буйное поведение в гимназии. Отец совершенно терялся и не понимал, что со мною де­ лается. Он бранил меня, читал нравоуче­ ния, но ничто не помогало. Раз, по жалобе учителя греческого языка, •посадили в карцер маленького, очень лю­ бимого нами ученика третьего класса. Даже с точки зрения гимназического кодекса мальчик не совершил никакого преступле­ ния. Но злобное ничтожество, которое пре­ подавало греческий язык, не могло выно­ сить существа, смотревшего радостно и без злобы на мир божий. Мальчик страшно плакал. Его не столько пугала тяжесть на­ казания (его посадили на 12 часов), как грубая несправедливость, которую над ним совершили. Наш класс—четвертый—завол­ новался, и по адресу учителя греческого языка и гимназического начальства стали раздаваться в коридоре умышленно гром­ кие, не особенно лестные восклицания. Ра­ зошлись мы из гимназии возмущенные происшедшим и взволнованные. Мы знали, что завтра начнется расправа над нами, что мы будем посажены в карцер, а некоторые, может быть, будут и исключены. Каково же было наше удивление, когда мы при­ шли на другой день в гимназию, и ника­ кой расправы над нами учинено не было. В гимназии все было тихо и спокойно, уроки шли обычным порядком, только учи­ теля были несколько более сдержаны, снис­ ходительны и, пожалуй, даже ласковы. На третий день все объяснилось. После нашего ухода из гимназии с учеником, посажен­ ным в карцер, сделался тяжелый нервный припадок. Пришлось позвать врача. Тот признал положение ученика очень серьез­ ным, и ученика на извозчике увезли до­ мой. Получился скандал, в городе загово­ рили о происшествии в гимназии. На­ чальство струсило, поджало хвост и стало явно подделываться к нам, чтобы утишить бурю. Наше уважение к начальству от этого не возросло, и авторитет его в на­ ших глазах не укрепился. Такова была атмосфера в гимназии, и под влиянием ее то дремотно-мечтательное состояние, в которое я был погружен в детстве, проходило, и голубой туман, оку­ тывавший жизнь, рассеивался. Кончалось детство, я становился юношей. До поступления в казенную гимназию и первое время в ней я ничего, кроме дет­ ских книг, не читал, и они меня вполне удовлетворяли. Теперь я потерял к ним вкус. Все свободное от гимназических за­ нятий время я проводил с товарищами. Мы гурьбой ходили по городу, по бульвару, спускались в гавань, катались на лодке. Я совсем одичал и исхулиганился. От преж­ него благовоспитанного мальчика не оста­ лось и следа. Но в это время, когда мое хулигански-отрицательное настроение до­ стигло уже своего апогея, мой двоюродный брат—сверстник, принес мне том Писарева и очень рекомендовал прочитать. О Писареве и его влиянии на меня в моих старых тетрадях сохранилось не­ сколько довольно обширных заметок. Вот некоторые выписки из них: ....кажется, это был шестой том со статьей „Наша универ5