* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

81 В, А. ГОЛОВИНА (ЮРГЕНСОН). 82 состояла из ссыльных и из сопроцессников по процессу 193. Там служили: Дмитрий Соколов, Юлия Панютина, административноссыльная Лариса Заруднева, одна из набор­ щиц типографии Мышкина; туда поступила и я. Прослужив некоторое время в Перми, я перешла на линию на глухую станцию Бисер на перевале через Уральские горы. Здесь у меня довольно долго скрывался Юрий Николаевич Богданович, впоследствии народоволец, умерший в Шлиссельбургской крепости. Весною 1879 г. он явился на Урал, с целью организации побега Бардиной, но устроить этот побег ему так и не удалось. Довольно часто появлялся на БисерскоЙ стан­ ции уголовный Цыплов, поддерживавший сношения каторги и ссылки с центром. Летом 1879 г. я вернулась в Москву и поселилась в деревне. Связи с товарищами по процессу на время порвались и возобно­ вились только осенью 1880 г. О Липецком и Воронежском съездах я узнала, когда они уже совершились. Те товарищи, с которыми пришлось столкнуться, уже отошли от активной революционной работы. Приехал Саблин и пришел ко мне, ве­ роятно с целью привлечь к „Народной Во­ ле", но я лежала больная, и он ничего не стал говорить. Больше с ним уже не при­ шлось встретиться. Два года яркой деятельности „народоволь­ цев", и для России наступило тяжелое вре­ мя: тяжелейшая, опирающаяся на бесконеч­ ные виселицы, реакция сверху, чеховщина среди интеллигенции, глубокая тишина в народе, изредка прерываемая экономиче­ скими стачками среди рабочего класса. Ясно было, что .народничество" отжило свой век; марксизм же только начинал про­ биваться еле заметными струйками. Это было самое тяжелое время для людей, не могущих помириться с простой обыватель­ ской жизнью. В конце 19 и особенно в на­ чале 20 века запахло в воздухе грозой: убит Боголепов, убит Сипягин, начались студенческие волнения, участились и вышли за рамки узко-экономических требований рабочие забастовки. Я почувствовала, что крышка гроба, захлопнутая над русским на­ родом, приподнимается... В эпоху безвременья необычайно быстро вырос в России капитализм, а с ним и есте­ ственный враг его—пролетариат. Этим объ­ ясняется то, что люди, бившиеся с самодер­ жавием небольшими группами в течение 30 лет и не получавшие поддержки и от­ клика в массах, в начале двадцатого столетия очутились лицом к лицу с этими массами. Начавшаяся в 1904 г. японская война, сопровождавшаяся неудачами, еще более возбуждала негодование в массах, и оно заставляло ждать крупных событий. Весною 1904 г. полетели первые ласточ­ ки: стали появляться эмигранты. К осени у меня на Тверской, над пассажем Постни­ кова, организуется явочная квартира социалдемократов; сама в это время я стою за единый социалистический фронт и готова помогать всем революционным партиям. Наступает 9 января 1905 г., день гибели последних остатков веры народа в царя. Наступает поворотный пункт в истории русской революции—чувствуется близость расчета с ненавистным строем. Ранней весной 1905 г. я перебираюсь на Никитскую, где рядом с консерваторией и недалеко от университета открываю мас­ терскую и небольшой магазин дамских шляп. В начале июня у меня делают обыск и находят 40 штук револьверов сист. Бра­ унинга и Маузера и соответствующее ко­ личество патронов. Оружие это принадлежало партии с.-р. и погибло благодаря неосторожности товари­ ща, приведшего за собой шпика. Меня са­ жают в Пречистенскую часть. При мне от­ туда бежал содержавшийся в соседней ка­ мере член боевой организации через не­ сколько дней после побега убивший Шува­ лова, только что переведенного из Одессы в Москву на пост генерал-губернатора. Впо­ следствии узнала, что сосед мой был с.-р. Куликовский, учитель из Сибири. Шувалова он убил по постановлению одесской органи­ зации за издевательство над политическими. Настроение у всех заключенных было бодрое; особенно оно поднялось, когда донас дошла весть о потемкинском восстании. Судя по прежнему опыту и по количе­ ству вещественных доказательств, я приго­ товилась к очень длительному тюремному заключению, но все вышло иначе. В пре­ чистенской части я заболела очень тяжелой формой нефрита, и меня перевезли в бу¬ тырскую больницу. Здесь первое время я могла еще ходить и разговаривать, так что, когда в соседнюю камеру привезли Зино­ вия Литвина (Седого), я смогла наладить с ним сношения (печная железная труба шла из моей камеры к нему и давала возмож­ ность без.перестукивания говорить своим голосом). Литвин был болен каким-то нерв­ ным заболеванием. Тут же, в больнице, на­ ходилась с.-р. Овечкина, тоже, кажется, за оружие, но она сидела далеко, и можно было только перекрикиваться через окно. Вскоре я совсем слегла, врачи приговорили меня к смерти, и жандармы, убоясь сканда­ ла, выпустили, меня умирать на волю. Поз­ же, когда революция пошла на убыль, они уже ничего не боялись; достаточно вспо­ мнить смерть Шмидта в той же бутырской больнице. Я не умерла, и к октябрю, когда после­ довала амнистия, оправилась настолько, что могла принимать участие в ежедневных митингах, демонстрациях, похоронах Н. Э. Баумана и проч.