Главная \ Энциклопедический словарь Русского библиографического института Гранат. Социализм \ 151-200

* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
43 АВТОБИОГРАФИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ 70— 80 ГГ. 44 почти без всякого образования, слабохарак терна и очень боялась отца- Отец не вмеши вался в наше религиозное воспитание. При заключении брака от него, как лютеранина, взята была соответствующая расписка, и он строго соблюдал данное им в этой бумажке обещание. Но все же мы на каждом шагу видели, что отец, поклонник великих писате лей Франции конца XVIII века, будучи зна чительно умнее и развитее своей жены, ни в бога, ни в чорта не верит, образам не мо лится, в церковь не ходит, постов не соблю дает. Все это будило нашу мысль, заставляло критически отнестись к наивным верованиям, столь дорогим для нашей матери, жившей сердцем, но не умом. Мать очень огорчалась постепенным уменьшением своего цыплячье го табунка, но для борьбы с этим не имела сил. Отец был в большой дружбе с губернато ром Григорием Аксаковым. Были они про грессисты-администраторы и с восторгом ожидали назревавших в то время реформ Александра И. В конце 50-х годов, в эпоху расцвета воскресных школ, открылся такой просветительный пункт и в Уфе. Отец при нимал деятельное участие в устройстве этой школы и был в ней одним из преподавате лей. Отец со слезами на глазах читал нам манифест об освобождении крестьян. В служебной карьере отца совершился переворот. Приятелю, бывшему сослуживцу отца, Гроту, поручили организовать акциз ное ведомство. Место управляющего ак цизными сборами в Уфе предложили отцу. Содержание его увеличилось почти в три раза. У отца была широкая натура, был он хлебосол, жил всегда несколько выше своих средств и терпеть не мог скопидомства. Переехали в большую квартиру, завели карету, устраивали обеды, вечера, дом был открыт для гостей. Но среди этой шумной жизни я чувствовал себя одиноко. Ближай ший ко мне по возрасту брат умер. Сле дующий брат был старше на три года и не обращал на меня внимания. Мать не могла руководить моим воспитанием, я был пре доставлен самому себе. Я надел ученический мундир, но ученье мое шло так плохо, что при всем значении в то время протекции не было никакой возможности продолжать мое пребывание в гимназии. Приглашенный ко мне в репетиторы весьма образованный ссыльный поляк посоветовал взять меня из учебного заведения, ручаясь, что через год он подготовит меня во второй класс. Так и сделали. Этот учитель сумел возбу дить во мне любовь к математике и интерес к естественным наукам, но как сам математик, он не придавал большого значения развитию памяти и на это мое больное место не обратил внимания. При готовляя уроки, я не пытался видеть прочитанное, пережить его, а стремился лишь запомнить печатный текст, что было, конечно, очень трудно. Особенно тяжело давались мне иностранные языки. Среди детей крупных чиновников, поме щиков я имел приятелей. Заражаясь настрое нием окружающих, мы преклонялись перед царем-освободителем. И вдруг выстрел. Кто стрелял в царя? Помещик. За что, за освобождение крестьян? Так думали у нас на кухне, но в передних комнатах отрицали эту версию. Каракозова повесили. За что? За то, что он стрелял в царя. Но за что, за что же он стрелял в царя? Мы смо трели друг на друга с недоумением и тщетно искали ответа. Во второй класс я был принят, хотя оказался хорошо подготовленным только по математике. Здесь со своим приятелем я увлекся чтением французских романов, путешествий—это было так увлекательно,— а потому и на прохождение курса второго класса я затратил два года и еле-еле пере скочил в третий. Аксакова назначили губернатором в Са мару. И отец просился в этот город, но был переведен в Пензу. Отец уехал на место своей новой службы осенью 1866 г., а нас с матерью, в виду обещанного ему пере вода в Самару, решил оставить в Уфе до окончания занятий в гимназии. Перевод отца в Самару состоялся в декабре, мы присоединились к нему летом 1867 г. В самарской гимназии я удачно переско чил в четвертый класс. Но гимназическая премудрость была мне противна. Через два года я с большим трудом перебрался в пятый класс. Весной 1871 г. в нашей гимназии разы гралась трагикомедия, незначительная сама по себе, но сыгравшая в моей, как и в судьбе многих из моих товарищей, весьма знаменательную роль. В одну из больших перемен нам объявили, что после уроков все ученики старших классов должны собраться для объяснений !с директором. Собрались в физическом кабинете. Директор, медленно опустив правую руку в левый боковой карман своего вицмундира, вынул из него солидный белый пакет за пятью красными сургучными печатями и, после торжественного спича о важнЬсти и кон фиденциальности бумаги,извлекши из пакета циркулярное предписание, приступил к чтению. Директору предлагалось предупре дить учеников старших классов, что на Руси за последнее время появилось много кра мольников, стремящихся уничтожить ре лигию, власть и семью; что крамольники эти пополняют свои ряды, главным об разом, адептами из среды воспитанников высших и средних учебных заведений, не редко завлекая их в сообщество обманным путем.Ученики морского училища,например, задумали учредить общество для ловли китов и моржей, а крамольники, восполь-