* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

7 АВТОБИОГРАФИИ РЕВОЛЮЦИОННЫХ ДЕЯТЕЛЕЙ 70—80 ГГ. 8 —• Ну, а что, Осип, если через год или два тебе опять захочется сюда, назад, в куль­ турную среду, подышать культурным возду­ хом, а?—спросил меня лукаво друг. Я совер­ шенно спокойно ответил:—Никогда. Этого не должно быть. — Значит, сжег все корабли? Я молча кивнул головой. На другой день я уехал в Псковскую губ.—в больницу при общине сестер св. Магдалины, основанной на средства княжны М. М. Донду ко вой-Кор­ саковой. Я лечил мужиков, изучал их жизнь, работал в больнице. Одновременно читал сестрам общины лекции по медицине. Для меня, как еврея и интеллигента, община пред­ ставляла совершенно новый мир. Я невольно заинтересовался им, посещал обедни, был даже на акафистах, начал читать евангелие, которого раньше совсем не знал. Между сестрами резко выделялась Параша Бухарицына—чудный образ крестьянской девушки. Я—социалист, а Параша—христианка, но эмоциональная основа у нас была общая; и я готов был на всевозможные жертвы, и Я—еврей. Меня сильно смущало это об­ она была вся—самопожертвование. Мы стали стоятельство. Как отнесется народ к моей друзьями. Мне оставалось вооружиться ее пропаганде—даст ли он ей веру или нет. оружием и направить его против нее же. Товарищи меня успокоили тем, что русский Я стал не только читать, а изучать евангелие: народ терпим, внешность у меня не типично- я читал и перечитывал его. Я полюбил это чих. Другие изучают ремесла—сапожное, столярное, слесарное и пр. Во многих частях Петербурга открываются такие мастерские, в которых выучка идет под руководством рабоч.-революционера. Эти мастерские были одновременно и „коммунами". И молодежь потянулась в путь—все корабли сожжены,— потянулась в жертвенном энтузиазме. Пом­ ню эпизод 1874 г., когда я проезжал домой через Харьков. Вместе с знакомой пошли в университетский сад в чудную летнюю ночь. Вглубинесада несколько солдат пели украин­ ские песни. Мы незаметно завязали разговор, потом я стал пропагандировать—горячо, мо­ лодо. Солдаты слушали нас с интересом. Потом, т. к. солдаты хотела выпить, мы пошли в кабак: мне не хотелось оборвать пропаганду. Водка была отвратительная, но я глотал эту гадость, не желая отстать от ком­ пании. Это был первый мой опыт пропа­ ганды, и мне казалось, что если я буду пить с ними, это меня с ними сблизит. В то время, как события 1873—74 г. все более развертывались, я был студентом 5 курса Медико-Хирургической Академии и готовился уже к окончательному экзамену. Я был студентом занимающимся, работящим. Некоторые профессора считали меня одним из возможных кандидатов для оставления при Академии. Я и сам об этом мечтал. Моими любимыми занятиями были патоло­ гия, анатомия и терапия. Мои первые учи­ теля в этих областях—Руднев и Манасеин— бесповоротно определили мой выбор. Я много работал по своей специальности, но это не заглушало во мне потребности к общему развитию; тогда Писарев владел мною все­ цело, и я тщательно работал над собою, чтобы выработать из себя „критически-мы­ слящую личность". Какое глубокое, помню, впечатление произвела на меня „Целлюлярная Патология" Вирхова; но совершенно тождественное впечатление произвели и „Происхождение человека" Дарвина, „Ка­ питал* Маркса, „Очерки политич. экономии" Чернышевского. Народа я не знал, так как я родился в городе, деревни почти что не видел, да, кроме того, я был чужим этому народу по крови. Русскую историю я тоже плохо знал. Я взялся за нее. Костомаров, Беляев и Хлебников на меня произвели си­ льное впечатление. Кроме того, я проштуди­ ровал исследования по общине, обычному праву, расколу и сектантству. Остальное доделали товарищи, кружки и сходки. К вес­ не 1874 г. я был совершенно готов. Я ре­ шил оставить Академию и пойти в народ. Но передо мною встали некоторые, совер­ шенно специальные для меня затруднения. еврейская, и речь совсем хорошая, а потому стоит-де мне лишь переодеться в рабочий костюм, и я сойду за русского человека. Я решил научиться какому-нибудь ремеслу. Я уехал на родину, где удалось устроиться с приятелем в деревне у столяра-хохла,—за небольшую плату он учил меня столярному ремеслу. Однако, хотя мускулы мои окрепли, на ладонях показались мозоли, и работал я прилежно, работа у меня, увы, не спорилась. Я едва-едва овладел элементарными приема­ ми—струганием, пилкой и сшиванием досок. Я был в отчаянии. Что делать? И я решил, по совету одного из распропагандирован­ ных мною крестьян, пойти в народ не в качестве рабочего, а фельдшера (смотри более подробно в кн. „Земля и Воля"). Пока что я вернулся в Петербург, застал моло­ дежь растерянной (после арестов), но не подавленной. В это время произошли сту­ денческие беспорядки в М.-Х. Академии по поводу назначения д-ра Циона на кафедру физиологии помимо конференции. Человек 30 (в том числе и я) были допрошены и от­ правлены в Литовский Замок. В конце кон­ цов, арестованным дали полную амнистию, Я решил окончательно распроститься с Ака­ демией, отказаться от диплома и от получе­ ния мною звания врача. Меня тянуло всеми силами в народ. Я решил поселиться в де­ ревне в качестве фельдшера. Помню хорошо последний день пребывания в Петербурге. Я с другом детства (Ал. Хотинским, буду­ щим землевольцем) сидел в Летнем саду. Я был в каком-то мечтательном настроении.