* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

271 авартыновъ. 272 искусств*, твмъ более высоко, что эти достижения добыты среди условШ весь­ ма неблагопртятыыхъ, не помогавшихъ, но чрезвычайно затруднявшихъ ростъ его дарован!я и его художественный победы. Въ репертуаре, который ему приходилось преимущественно играть, М. былъ „гадкимъ утенкомъ" андерсе­ новской сказки: лучшее въ его талан­ те, во всей его сценической организа­ ции было не ко времени и иными ста­ вилось ему въ упреке, какъ „комику a froid". Онъ былъ слишкомъ ранннмъ предтечею какой-то новой весны. Лишь черезъ несколько десятилетШ после того, какъ схоронили М., появились въ русскомъ театре драматурге и драматурпя, съ которыми талантъ и сцени­ ческая манера М, были бы, вероятно, въ нанбольшемъ созвучш: Чеховъп его драмы настроения. Внешняя бшграф1я ,\Г.—очень бед­ ная. Род. 12 тля 1816 г., въ Петро­ граде, въ семье воронежскаго дворя­ нина, безнадежно бившейся вътнскахъ нужды, почти нищеты; 8 летъ помещенъ въ театральное училище, пущенъ тамъ сначала по балетной части, по­ томъ переброшенъ въ декорацюнный клаесъ, но упражнешя въ декорацион­ ной живописи дальше растирашя кра­ сокъ не пошли, и М. сталъ подумы­ вать о карьере актера. У порога театра улыбнулась и ему счастливая случайность. На утреннемъ масляничномъ спектакле 1832 г., въ программе котораго быль популярный водевиль „Филатка и Мирошка", былъ императоръ Николай Павловичъ съ детьми; исполнителя роли Фнлатки, Воротни­ кова, привезли въ театръ мертвецки пьянымъ, не могли протрезвить; среди поднявшегося переполоха М.рнскнулъ предложить директору театровъ свои услуги,—это былъ для театра выходъ рискованный, но единственный. Успехъ неожиданваго дебютанта былъ полный. Это открыло М. по окон чаши школы доступе въ труппу Александринскаго театра, где онъ съ 1835 г. и сталъ играть простаковъ въ водевиляхъ, дол­ гое время—исключительно ихъ. Въ этихъ роляхъ полагалось толь­ ко смешить, и не требовалось быть особливо разборчивымъ въ средствахъ достижешя этого эффекта. Въ М. былъ комизмъ, былъ юморъ, онъ умелъ быть смешнымъ. Но, съ одной стороны, для буффонады онъ не былъ достаточно ярокъ и беззаботенъ, потому что на дне его артистической души лежала глубокая, красивая печаль и потому, что въ ту пору, да еще въ водевиле, охотно ставили знаке равенства между яркостью и грубостью. А съ другой— самого М. ташя достиженш радовали и увлекали меньше всего, потому что въ немъ жиль тошай и требовательный художникъ. Такъ сложилась трагедия этого актера. Чемъ больше онъ нра­ вился театральному большинству, тЬмъ меньше былъ" доволенъ собой самъ. М. сталъ искать своего, тонко-художественнаго пути и въ водевиле. Онъ не покорилъ ему своего таланта, но его покорнлъ своему таланту. Съ подлиниымъ героизмомъ повелъ М. въ своей игре борьбу съ комическимъ шаблономъ, сталъ въ водевильной навозной куче искать жемчужный зерна, весьма крохотный, художественной правды. И находилъ, и твориле чудо—обращалъ водевильный фигуры въ жизненные, правдивые образы, реалистичесюе ти­ пы. Мвопе годы и много силе ушло на такую работу. Мордашева въ глупомъ водевильчике „Азъ и Ферть" М. обращалъ, по свидетельству одного ре­ цензента, въ „характеръ домашняго деспота", „въ самые безжизненные фан­ томы сцены вкладывалъ живую душу" (Н. Долговъ), — и потянулась передъ изумленнымъ зрнтелемъ целая галлереятреиетавшихъ жизнью мелкихъ чиновниковъ, разбогатеет ихе откупщнковъ, степняковъ-помвщикове и т. д. Иногда случалось, что вдругъ воде­ вильный хохоте смолкалъ въ эрительномъ зале, хотелось заплакать, потому что М. вскрывалъ подъ водевильными оболочками зерно глубоко-человеческихъ тоскующихъ чувствъ. Водевиль гешемъ актера обращался на короткШ миге въ трагедию повседневности. А когда М. вырвался, наконецъ, нзъ ког­ тей водевиля, получилъ более подхо­ дящей драматургический матер1алъ,— его талантъ въ сейчасъ указанныхъ его сторонахъ раскрылся если не во всей полноте и пленительности, то во всякомъ случае неизмеримо полнее, чемъ въ Мордашевыхъ. Есть предаю-