* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
13 Кони. живого человека, способиаго иа чув ство страдания", то мы должны „вме нить въ ничто и умъ и талаитъ су дебнаго деятеля и внешнюю предпола гаемую полезность его работы". Крат кая, но незабываемая по силе фор мула К. даегь поэтому судебнымъ деятелямъ основной заветъ: „слкьдовать точпьшъ требовамямъ судебныхъ уставоеъ и быть слугою, а не лакеемъ правосудгя". Нельзя далее не отметить важное историческое значеюе трудовъ К. Въ настоящее время явилась бы невозможнымъ деломъ попытка написать исторш нашего дореформеннаго суда, а равно и историю новаго суда, не собравъ твхъ фактовъ и указаний, ко торые обильно даеть К. въ своихъ произведешяхъ. Благодаря мастерской ки сти автора, въ нихъ, независимо отъ бытовыхъ контуровъ, вырисовываются целые институты и целыя полосы су дебной жизни, непреложно убеждаюпця насъ въ томъ, что судебные уставы удачно поставили дело русскаго правосуд1я, и что, пока духъ ихъ былъ живъ, новый судъ находилъ принцитальныхъ и соответствующихъ работниковъ, будемъ ли мы говорить о мировыхъ судьяхъ, следователяхъ, адвокатахъ, ирокурорахъ, сенаторахъ— безразлично. Особеннымъ видомъ творчества К являются характеристики и портреты. Они написаны съ особой мягкостью и объективностью; тамъ, где авторъ рисуеть доропе ему и светлые образы, онъ ярко оттеняеть каждую черточку; тамъ, гдв приходится говорить о шодяхъ недоброй памяти, онъ ничего не замалчиваетъ, но въ то же время хра нить историческую перспективу и показываетъ намъ этихъ людей безъ сгущешя красокъ и въ услов^яхъ, питавшихъ ихъ отрицательныя черты. Иногда это обширные очерки, иногда неболышя статьи или речи, но всегда это цЬнныя по содержание и блестя щая по форме произведетя, где мет кими и оригинальными штрихами изо бражены деятели на самыхъ разнообразныхъ поприщахъ. Тутъ и целый рядъ старыхъ соратниковъ автора— судебныхъ деятелей и деятелей на уки, такихъ какъ Спасовичъ. Heiwno- жде и больше всего подчеркивалъ этичесшя начала п принцип сальны п осиовы. К.—врагъ оторваннаго отъ жизни догматизма и бездушнаго фор мализма. Онъ не восхищается (столь не редкими и теперь среди юристовъ) „людьми прнказнаго склада, для которыхъ мертвыя правовыя схемы ка зались скрижалями завета, -заста влявшими чаяшя и уповашя жизни смолкать передъ своимъ мертвы мъ глаголомъ". Уважеше къ закону К. гармонически сочетаетъ со стремлешемъ къ тому, чтобы правда мате риальная, правда житейская „высту пала наружу, пробивая кору формаль ной и условной истины". Отсюда ре шительное отрицание всего того, на чемъ лежитъ отпечатокъ „бездушной узости и казуистичности", отсюда резкое и справедливое порицаше та кихъ построен^ и такихъ толковашй закона, которыя исходить отъ „хладныхъ духомъ скопцовъ", стремящихся не къ расширешю юриднческихъ нормъ, а къ „болезненпо и насильственно" производимому втискиванию жизни въ ихъ у з т я рамки. Эта чуткость къ 6iemio пульса жизни и къ ея назревающимъ потребностямъ, соединенная съ высокими этическими критер1ями и богатствомъ данныхъ, налагаетъ ярк'1й отпечатокъ и на произведения К. и на всю его разностороннюю деятельность. Новымъ духомъ давно уже веетъ въ судебномъ ведомстве; почти за быты заветы творцовъ судебныхъ уставовъ, но тьмъ ярче вырастаетъ значение вЬрныхъ этимъ заветамъ требований К., который не устаетъ подчеркивать, что работа въ судеб номъ ведомстве должна быть не за урядной службой, а высоки мъ служешемъ: строгая разборчивость въ оценке материала, терпеливое внимание, от сутствие предвзятости и угодливаго склонения передъ мневиемъ высшихъ, стремлеше не къ одному правомер ному применение карательныхъ опредвлешй закона, но и къ возможному осуществление закона нравственнаго,— все это должно неизменно сопрово ждать работу судебнаго деятеля. По этому, если мы внднмъ передъ собой „поругаше человеческаго достоин ства" или даже просто „забвеше про