* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки
400 Иванъ IV. стоявшими надъ нимъ. Народе оцвнилъ поволжский завоевания И. и воспеле въ своихъ песняхъ покорителя Казани; чуткий къ демагогической тенденцш его внутренней политики, на роде въ техъ же песняхъ съ сочувствёемъ отнесся къ борьбе съ бояр ской „изменой", приклеивъ ему ярлыкъ Г р о з н а я на вечныя времена, но въ то же время не одобрилъ излишествъ въ „гневе невоздержания". Книжникъ, оце нивая внешшя политичесшс заслуги И., отметилъ, что онъ „къ ополчению былъ дерзостенъ и за свое отечество стоятеленъ", но тотъ же современникъ знаете, что этотъ царь „на рабы своя отъ Бога данныя ему жестокосердъ вельми и на пролитие крови и на уб!еше дерзостенъ и неумолимъ, множе ство народа отъ мала и до велика при царстве своеме погуби и многие грады свои попал иль"... а „жены и вдовицы блудомъ оскверни". Царь И. оригиналенъ ие идеями и политической про граммой, а СВОИМИ субъективными свойствами, своею личностью. При решении поставленныхе до И. вопро совъ внешней политики и внутрен нихъ отношешй слишкомъ много стра сти, слишкомъ много опрометчивости проявилъ И. IV, совсемъ не похожи! на своихъ предшествеиниковъ,—разсудительныхъ отца и деда, умевшихъ выжидать время и знавшихъ, где и когда остановиться. Те были настоя щее практики-дельцы. И. I V не таковъ: онъ явился какимъ-то выродкомъ сре ди нихъ, унаследовавшимъ свойства иной—материнской—генерацш. Въ лу чшемъ случае, онъ могъ въ спокойную минуту правильно обдумать положе ние, составить планъ действий, но сейчасъ же терялся, какъ только сталки вался съ действительностью, съ жи выми людьми: тутъ онъ попадалъ во власть своей импульсивности и совершалъ т е „деяния", которыя некото* рымъ и внушали мысль о крайней ограниченности его умственныхъ спо собностей; онъ принадлежалъ хъ числу техъ умныхъ людей, которые постоянно делаютъ глупости, по своей неуравно вешенности и несдержанности. Онъ и саме смутно 'понималъ, что въ его психологш не все благополучно, что ему Чего-то не хватаетъ, чтобы под- далеко вместе съ боярами". Въ атой комедии, устроенной для вящаго уни жения боярства и продолжавшейся до вольно долго (2 года), много злобы и издевательства, но едва ли въ ней можно найти хоть каплю настоящаго государственная смысла. Столь же легко, какъ ненависти, И. подчинял ся и страху, часто охватывавшему его: подъ вл1яшемъ этого чувства онъ готовъ былъ и унизиться передъ врагомъ, передъ коимъ незадолго до того величался, какъ это известно изъ исторш отношешй его къ Баторпо. О власти своей онъ, царь И., былъ не менее высокая мнешя, чемъ о себе, и на практике постоянно отожествлялъ эту великую власть со своею лич ностью. Онъ стремился дать этой вла сти теоретическое обоснование на тео кратической, религиозной почве, но, при всехъ обильныхъ выпискахъ изъ священная писания и хронографовъ,— выпискахъ, имевпшхъ целью доказать богоустановленность его власти, основ ной политический тезисе И. очень вульгаренъ и стоите вполне въ уровень съ наличной практикой: „жаловать своихъ холоповъ мы вольны, казнить ихъ вольны же"—вотъ все, что вы вела царская мысль изъ „теоретическихъ" размышлений о царской власти, вотъ и весь комментарий къ высоко мерному заявление: „мы государь по Божьему соизволешю, а не по много мятежному человеческому хотешю". Едва ли надо доказывать, что, каке теоретикъ царской власти, И. I V такъ же неоригиналенъ, какъ и въ другихъ своихъ мнешяхъ: все его многослов ный, „мнотешумяшдя" (по меткому вы ражению кн. Курбская) разглаголь ствия по означенному вопросу есть не что иное, каке своеобразное отражение политическая шсифлянства и прак тики высшаго московскаго управления. Так. обр., И. IV въ своихъ ндеяхъ не могъ быть непонятыме современни ками: онъ не стоялъ выше окружав шей его культурной и политической среды и потому не могъ быть жертвой, яко бы павшей въ борьбе съ ней, жертвой ея непонимашя его обшир ны хъ плановъ. Напротиве, И. I V хо рошо былъ понять и современнымъ ему народомъ и книжными людьми,