* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

251 Державинъ. 252 онъ истину царямъ не только съ улыб­ кой говорилъ, но и гневно; придвор­ ная жизнь, „дворския хитрости" неред­ ко вызывали у него протестъ, и, хакъ онъ признается въ своихъ автобиограф. „Запискахъ", т е „предметы* высокихъ сферъ, которые издали казались бо­ жественными, предстали передъ нимъ „весьма человеческие"; однако, въ тЬхъ же „Запискахъ" Д . съ некоторой на­ ивностью рисуетъ свои затруднения, „мудреный обстоятельства", когда въ виду соперничества двухъ фаворитовъ Екатерины П, Потемкина и Зубова, онъ, Д., не эналъ, „на которую сторо­ ну искренне предаться, ибо отъ обо­ ихъ былъ ласкаемъ". Вообще, нрав­ ственный и гражданский облнкъ Д . — далеко не дельный: иные его поступ­ ки, выходки и стихи создавали ему репутапдю чуть ли не якобинца, и ему не прощали такихъ изречений, что „владыки света—люди т е же, въ нихъ страсти, хоть на нихъ венды", что земные боги не слышать и не знаютъ высокихъ итризывовъ правды,—„покры­ ты мздою очеса, злодейства землю потрясаютъ, неправда зыблетъ небе­ са"; но въ то же время онъ способенъ былъ и. на сделки со своимъ человеческ. достоивствомъ, и на самую тонкую, искусно прикрытую лесть. Какъ поэтъ, Д. тоже отличается боль­ шою нецелостностью и даже пестро­ той. Остаются въ силе слова Пушки­ на: „куыиръ Д., V ЗОЛОТОЙ, / 4 свин­ цовый" и друпя его слова: „читая его, кажется, читаешь дурной вольный переводъ съ какого-то чудеснаго под­ линника; ей Богу, его гешй думалъ по-татарски, а русск. грамоты не зналъ за недосугомъ". Но своего великаго критика Д., какъ известно, „въ гробъ сходя благословилъ",—почувствовалъ въ Пушкине своего преемника. И правъ БелипскШ, что поэзия Д., это— недоразвившаяся поэзия Пушкина. Не­ доразвившееся въ Д., его „свинецъ", это—неуклюж1я сплетешя трудныхъ словъ, каких-то лексических загражде­ ния, подавляющая грузность напыщеннаго стиха. Но вотъ, сквозь эти гро­ моздких преграды для нашей восприим­ чивости, сквозь эти путы и несураз­ ность, питаю пгДя эстетическую досаду, сквозь невозможную грамматику — 1 8 4 вдругь прорывается у Д . „золото", льются полнозвучные, ярице, энергич­ ные мотивы, блещу тъ изумительныя поэтическая изречения или уверенно, какъ спокойная и обильная река, пробиваетъ себе дорогу живая, выразитель­ ная, естественная речь. Сквозь чужия моды и формы, сквозь посторонняя пыш­ ных фижмы риторики светится что-то свое, родное, попятное; изъ-подъ архаическаго наряда уже явственно вид­ неется то свежее, что потомъ въ прокъ пошло нашей литературе, что созда­ ло ея дорогую простоту и правду. И въ этихъ, уже не свиндовыхъ, а золотыхъ звукахъ Д., въ этой впервые раскрывшейся красоте русской звуч­ ности, отражена и личная его жизнь, и, не въ меньшей мере, психология и даже, т. сказать, физиолопя блестя­ щего века Екатерины. Е я певецъ, бардъ Фелицы, Д. какъ-то объединилъ въ своихъ стихотворешяхъ то, что от­ носится къ ней, къ ея царствование, съ темъ, что составляло его собствен­ ный субъективный настроения; онъ безспорно сумелъ написать себя на фоне историческомъ, онъ лирику сочеталъ съ летописью. И въ этихъ же драгоценныхъ звукахъ Д . проявляется основ­ ная черта его поэзж—соединеше тор­ жественности и простоты,—соединеше не всегда органическое. Поэтъ величественнаго и преувеличеннаго, ще­ дрый на гиперболы, любитель грандюзныхъ и велнколепныхъ образовъ, „сынъ роскоши, прохладъ и неги", Д. въ то же время со всехъ этихъ высотъ любить спускаться въ будничныя и элементарныя области, въ до­ машнюю среду и безмятежный уголокъ идиллш. Высокопарный сочинитель одъ, важный посетитель вертшгаъ, онъ вме­ сте съ темъ—реалистъ; и его реаль­ ное иногда переходить даже въ вуль­ гарное; у пего есть неоскорбительная, впрочемъ, грубоватость. Недаромъ его излюбленнымъ тропомъ является антитеза: она соответствуетъ и вну­ тренней двойственности его творче­ ства. Оно серьезно и шутливо, оно за­ печатлено философской мыслью, И оно же тешить себя забавами. Художникъ потехи, способный къ искрящемуся юмору, благодушный и беззаботный эпиисуреецъ въ духе Горапня (которо-