* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

С (623–695) С Вместе с тем В. С. Соловьев отмечал, что хотя такая теория естественного права и несостоятельна, однако несомненная истина состоит в том, что «всякое положительное право, поскольку оно есть все-таки право, а не что-нибудь другое, необходимо подлежит общим логическим условиям, определяющим само понятие права, и что, следовательно, признание естественного права в этом последнем смысле есть необходимое требование разума». Соответствие закона (позитивного права) естественному праву означает прежде всего выражение в законе начал равенства и свободы. «Поэтому, — замечал В. С. Соловьев, — и всякий положительный закон, как частное выражение или применение права, к какому бы конкретному содержанию он, впрочем, ни относился, всегда предполагает равенство, как свою общую и безусловную форму: перед законом все равны, без этого он не есть закон, и точно так же закон, как таковой, предполагает свободу тех, кому он предписывает, ибо для рабов нет общего формально обязательного закона, для них принудителен уже простой единичный факт господской воли». При этом он подчеркивал, что правовая свобода и равенство лиц — это не эмпирический факт (в эмпирической действительности люди — различны и отличаются друг от друга), а положение разума. «Вообще же, — писал он, — разум как одинаковая граница всех свободных сил или сфера их равенства есть определяющее начало права, и человек может быть субъектом права лишь в качестве существа свободно-разумного». Свобода как свойство права — это, говорил автор, «характеристический признак личности». Правом определяется отношение лиц. То, что не есть лицо, не может быть субъектом права. В кантианском духе В. С. Соловьев пишет, что лицо в отличие от вещи — это существо, не исчерпывающееся своим бытием для другого, т. е. не могущее по природе своей служить только средством для другого, а существующее как цель в себе и для себя. Но свобода лица, поясняет В. С. Соловьев, превращается в право только тогда, когда за всеми одинаково признается их свобода. «Таким образом, — писал он, — моя свобода как право, а не сила только, прямо зависит от признания равного права всех других». При этом равенство, в трактовке В. С. Соловьева, имеет не формально-юридическое, а нравственно-содержательное значение. Говоря о том, что только равное ограничение делает из свободы право, он конкретизирует свое понимание равенства в направлении наполнения его нравственным содержанием. Он писал: «Значит, окончательно все дело не в равенстве, а в качестве самого ограничения: требуется, чтобы оно было действительно справедливо, требуется для настоящего, правового закона, чтобы он соответствовал не форме справедливости только, а ее реальному существу, которое вовсе не связано с отвлеченным понятием равен662 ства вообще. Кривда, равно применяемая ко всем, не становится от этого правдой. Правда или справедливость не есть равенство вообще, а только равенство в должном». Такая характеристика равенства и справедливости в подходе В. С. Соловьева означает их трактовку как категорий нравственности. Имея в виду нравственно-справедливое равенство, он подчеркивал: «Справедливость есть несомненно понятие нравственного порядка». С подобной этизацией справедливости, а вместе с тем и равенства связано и присущее позиции В. С. Соловьева смешение права и нравственности, понимание права как нравственного явления. В. С. Соловьев говорил о «коренной внутренней связи между правом и нравственностью» и считал, что в терминах «правда» и «закон» «одинаково воплощается существенное единство юридического и этического начал». Вместе с тем он признал и «существенное различие между ними», которое сводилось им к трем следующим пунктам. Во-первых, нравственное требование (требование нравственного закона) по существу является неограниченным и всеобъемлющим, оно предполагает нравственное совершенство или, по крайней мере, безусловное стремление к нравственному совершенству. Напротив, закон юридический по существу ограничен и вместо совершенства требует низшей, минимальной степени нравственного состояния, требует лишь фактической задержки известных крайних проявлений злой воли. Поэтому в соотношении с нравственностью «право (то, что требуется юридическим законом) есть низший предел, или некоторый минимум, нравственности, равно для всех обязательный». Такая характеристика содержится и в «Оправдании добра»: «право есть низший предел или определенный минимум нравственности». В. С. Соловьев при этом подчеркивал, что между нравственным и юридическим законом здесь нет противоречия; напротив, второй предполагается первым: без исполнения меньшего нельзя исполнить большее. С другой стороны, хотя юридический закон и не требует высшего нравственного совершенства, но он и не отрицает его. Во-вторых, отличие нравственности от права состоит в том, что высшие нравственные требования не предписывают заранее никаких внешних определенных действий, а предоставляют самому идеальному настроению выразиться в соответствующих действиях применительно к данному положению, причем «эти действия сами по себе нравственной цены не имеют» и никак не исчерпывают бесконечного нравственного требования. Напротив, юридический закон имеет своим предметом реально определенные внешние действия, совершением или несовершением которых исчерпывается соблюдение требований этого закона. «С точки