* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

б (39–107) б которое, опираясь на абсолютное, божественное по своему происхождению, значение естественного права, не признавало безусловного подчинения подданных власти, допускало сопротивление тиранической власти и даже тираноубийство. «Средневековье, — отмечал он, — признавало в ряде христианских теологов, философов и юристов врожденные и неотъемлемые права индивидуума... В этом средневековое сознание стояло выше современного. Но сознание это было противоречивым. Признавалась смертная казнь еретиков. Рабство считалось последствием греха вместо того, чтобы считать его грехом». Также и французская Декларация прав человека и гражданина, отмечал Бердяев, есть изъявление воли Бога: «Декларация прав Бога и декларация прав человека есть одна и та же декларация». «В действительности, — подчеркивал он, — неотъемлемые права человека, устанавливающие границы власти общества над человеком, определяются не природой, а духом. Это духовные права, а не естественные права, природа никаких прав не устанавливает... Такую же ошибку делали, когда совершали революцию во имя природы; ее можно делать только во имя духа, природа же, т. е. присущий человеку инстинкт, создала лишь новые формы рабства». Под правом в философии Н. А. Бердяева, таким образом, имеются в виду лишь духовные неотчуждаемые права человека — «субъективные права человеческой личности»: свобода духа, свобода совести, свобода мысли и слова. Эти неотчуждаемые субъективные права и свободы он называл «идеальным правом». Отношение Н. А. Бердяева к позитивному праву столь же негативное, как и к государству. «Государство, — подчеркивал он, — стоит под знаком закона, а не благодати». Поэтому закон так же греховен, как и власть. В конфликте между реальной силой и требованиями «идеального права» (неотчуждаемых прав человека) государство всегда решает и действует с позиции реальной силы. Противопоставляя государству и его закону «идеальное право», он писал: «Право есть свобода, государство — насилие, право — голос Божий в личности, государство — безлично и безбожно». Оправдывая свои экзистенциалистские представления о свободе, Н. А. Бердяев замечал, что разделяемое и защищаемое им «героическое понимание свободы противоположно старому либеральному пониманию свободы». И это «героическое понимание свободы» отрицает всеобщность права, правовое равенство, правовую справедливость и в целом правовую (и государственноправовую) форму свободы. Так, он утверждал, что «свобода скорее аристократична, чем демократична», и в этом русле (в стиле Ницше, хотя и с иных позиций) атаковал равенство и восхвалял неравен66 ство, видимо, путая правовое равенство с антиправовой уравниловкой. «Неравенство, — писал он в “Философии неравенства” — есть условие развития культуры. Это — аксиома... И в Царстве Божьем будет неравенство. С неравенством связано всякое бытие... И во имя свободы творчества, во имя цвета жизни, во имя высших качеств должно быть оправдано неравенство». Концепция Н. А. Бердяева направлена на отрицание именно правового (формального) равенства и соответствующих правовых форм свободы и справедливости. «Свобода, — писал он, — есть что-то гораздо более изначальное, чем справедливость. Прежде всего, справедливость-юстиция есть совсем не христианская идея, это идея законническая и безблагодатная. Христианство явило не идею справедливости, а идею правды. Чудное русское слово “правда”, которое не имеет соответствующего выражения на других языках. Насильственное осуществление правды-справедливости во что бы то ни стало может быть очень неблагоприятно для свободы, как и утверждение формальной свободы может порождать величайшие несправедливости». При этом Н. А. Бердяев все же замечал, что государство поддерживает «минимум добра и справедливости», но не в силу любви к добру, которая ему чужда, а потому, что без такого минимума добра и справедливости наступит хаос, угрожающий силе и устойчивости государства. В этом плане он признавал преимущества правового государства по сравнению с абсолютистским государством (самодержавным, демократическим или социалистическим), которое выступает как источник права и суверенная власть, санкционирующая и распределяющая права. Отвергая подобный «государственный позитивизм», Н. А. Бердяев отмечал достоинства учений о правовом государстве, признающих «абсолютность права и относительность государства: право имеет своим источником не то или иное положительное государство, а трансцендентную природу личности, волю сверхчеловеческую. Не право нуждается в санкции государства, а государство должно быть санкционировано, судимо правом, подчинено праву, растворено в праве». Однако замечал он, «правовое государство, — вещь очень относительная... Права и свободы человека безмерно глубже, чем, например, всеобщее избирательное право, парламентский строй и т. п., в них есть священная основа». С такими же принципиальными оговорками он признавал, что «и сам принуждающий закон может быть охранением свободы от человеческого произвола». Однако подобные суждения Н. А. Бердяева об отдельных позитивных аспектах государства и закона и возможностях согласования требований права с государством и законом не получили у него последовательной концептуальной разра-