* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

ПСИХОАНАЛИЗ. Последователи Фрейда пониманию и сообщить его миру, а именно понимание того, что ни самого лучшего, ни самого худшего человек в себе, бесспорно, не осознает» («Спутанность возвращается — психопатология ночи»; Eriksson 1968c; нем. изд., 1970, 206—207). Обманчиво простые рамки сновидения и ситуации сновидца в личном и историческом контексте являются в лучшем смысле слова «клиническими». Без этой системы координат можно прийти, вероятно, лишь к привычным сегодня формулировкам влечения и сопротивления — к «желанию», о котором Фрейд писал тогда, три четверти века назад. И здесь снова можно увидеть «социальные» влияния на процесс сновидения, подобные тем, что обнаруживаются также в географических и исторических условиях, в которых живет человек. Здесь человек с отвагой и беспокойством борется за обретение как можно более зрелого сознания. В новой трактовке этого особого сновидения Эриксон выходит за тесные рамки понимания сна как исполнения желания. Разумеется, функцией сна является в том числе и исполнение желания, но вместе с тем сновидение представляет собой нечто большее. Фрейд стремился сделать доступными для исследования огромные части души. Сновидение про Ирму являлось, так сказать, продолжением этих усилий во сне. Его значение заключалось в том, что оно продвинуло человеческое знание на шаг вперед и способствовало преодолению тревожного чувства вины — страха зайти слишком далеко и тем самым нанести травму людям. Оно отображало борьбу за сохранение центральной позиции, контроля над тем, что происходило в душе сновидца. Эриксон берет это сновидение в качестве примера и говорит, что сны не исполняют просто неприкрытые желания сексуального разврата, безграничного доминирования и деструктивности; там, где совершалась их работа, они разрушали изоляцию сновидца, успокаивали его совесть и сохраняли его идентичность, причем специфическим и поучительным образом. В процессе своей клинической, педагогической и исследовательской работы Эриксон постоянно удивлялся недостаточной точности слишком легко принимавшихся на веру рабочих средств. Почему некоторые люди, кажущиеся такими «больными», выздоравливают? Происходит ли это лишь потому, что опытный аналитик провел хорошую работу и помог своему партнеру-пациенту преодолеть слабости? Нет ли здесь чего-то еще, что сосуществует с болезнью, со слабостью? Скрытые или латентные силы? Если психическую болезнь характеризуют как степень отчуждения от «реальности», то теоретически в таком случае коррекция имеющихся отклонений должна восстанавливать здоровье в той степени, в какой осуществляется коррекция посредством инсайта. Однако это вряд ли соответствует тому, что происходит в действительности. Хайнц Гартманн сформулировал данную проблему следующим образом: «Не существует простого соответствия между степенью объективного инсайта и степенью приспособленности соответствующих действий» (Erikson 1964c, нем. изд., 1966, 148). В связи с активным и интуитивным участием в разных видах деятельности существуют факторы, эффективность которых не поддается пониманию на основе их соответствия реальности. Это клиническое наблюдение может сделать каждый. И все, кто работал с невротическими пациентами, могут его подтвердить. Также и здесь Эриксон, основываясь на своем повседневном клиническом опыте, совершил новые открытия, поставившие под сомнение понятие реальности, которое использовалось его коллегами. Представление об «актуальности» как процессе, который надо понимать иначе, чем последовательность явлений, обозначаемых словом «реальность», само по себе означало очень многое. Эриксон разделил оба понятия следующим образом: «Реальность — это мир опыта и явлений, воспринимаемых с минимумом искажения и максимумом доказательств, соответствующих данному состоянию культуры 202