* Данный текст распознан в автоматическом режиме, поэтому может содержать ошибки

Творчество Эрика Х. Эриксона (Эдвард К. Адамс) 1965, 324). И далее: «Речь идет об 'интонации', а не о человеке, которого я собираюсь анализировать». Хотя Эриксон использовал сведения о детстве и дальнейшей жизни Гитлера, он не пытался объяснить феномен гитлеризма исключительно на основе психопатологии индивида. Он хотел доказать «сродство» между легендой Гитлера о его собственном прошлым и тем, что было характерно для жизни детей в Германии до прихода Гитлера к власти. Каким образом личному «мифу» Гитлера удалось завладеть умами немецкой молодежи того времени? Здесь нет возможности в деталях проследить за развитием этого подхода. Тем не менее вкратце можно сказать: Эриксон считал, что в то время немецкий отец, в сущности, не обладал авторитетом — скорее он производил впечатление самодовольства. Сыновья, по-видимому, не были убеждены в том, что должны проявлять к своим отцам настоящее уважение. Все их позитивные атрибуты на национальном уровне никогда не достигали интегрированного значения. И поэтому немцы никогда не были уверены в том, что — подобно англичанам — они вправе гордиться своей национальностью. Эриксон добавляет: «Страна, в которой они сами не были уверены как в стране, насчитывает миллионы молодых людей, которые по иронии судьбы могли считать реальной только одну традицию, а именно обязанность бунтовать». В это время молодые сторонники определенных идей и идеалов образовывали различные группы. И для всех этих групп было характерно то, что они отвергали отцов. Отец являлся врагом, и если сам по себе он не выступал против сына, то его к этому провоцировали: «Постоянное расхождение между преждевременным индивидуалистическим протестом и лишенным иллюзий послушным бюргерством представляет собой важный фактор политической незрелости немцев: эта молодежная революция отдельных людей была, так сказать, выкидышем индивидуализма и революционного духа» (там же, 329). К этому добавились поражение в войне 1918 года и экономическая разруха 20-х годов, что и подготовило психосоциальный климат для прихода Гитлера к власти. Эрик-сон пишет: «В истории часто случается, что экстремальный и даже нетипичный опыт настолько соответствует универсальному скрытому конфликту, что кризис возвышает его до репрезентативной позиции» (там же, 330). Гитлер, «стойкий юноша», стал «вожаком банды», державшим в кулаке подростков, которых он терроризировал и склонял на преступления, после чего у них уже не было пути назад. Эриксон сравнил влияние особого мира представлений и переживаний у немцев и американцев. Германия была изолирована. Люди испытывали потребность в жизненном пространстве и ощущали внутреннюю раздробленность. В этом отношении от Германии разительно отличались Соединенные Штаты Америки, где люди привыкли к изменяющимся границам и волнам эмиграции. Поскольку все люди живут с чувством пространства, вполне возможно, что чувство индивида своего личного жизненного пространства превратилось в своего рода чувство «жизненного пространства всего народа». Поражение в 1918 году было воспринято немцами не просто как поражение, но и как унижение. Молодые люди, пережившие тяжелое унижение, склонны к тому, чтобы чрезмерно приспосабливаться и унижаться, пока они не находят агрессивного вожака банды, способного их «научить», как можно избавиться от этого чувства своей никчемности, спроецировав его на другую группу. Таким образом, некоей группе — «которая под рукой» — навешивается ярлык «плохая». Антисемитизм стал отдушиной для немецкой молодежи. Эриксон не был удовлетворен привычными объяснениями, такими, как теория «козла отпущения», проекция или уклонение от истинных проблем. Какими бы верными ни были эти объяснения, они все же не дают удовлетворительного ответа. Почему возник этот дикий антисемитизм? К многочисленным объяснениям Эриксон добавил еще одно: зависть, точнее, зависть к специфическим талантам евреев, 181